|
|
|
НОВЫЕ ПЕРЕВОДЫ ("Литературное
обозрение" № 1, 1997):
|
|
|
Основной свод
стихотворений. Новые переводы: |
УШЕЛ
Оковы прочь. Я с головой
отдался и ушел.
В мир наслаждений, полуподлинных,
полувоображаемых в уме,
ушел в горящую огнями ночь.
И крепких вин испил, которые
вкушают те, кто в наслаждении бесстрашен.
^ |
1913
Перевод С. Ильинской
Перевод В. Некляева
|
КОГДА ВОСПЛАМЕНЯЮТСЯ
Пытайся их удержать, поэт,
хоть тень, хоть отблеск
видений своего эротизма.
Вложи их потаенно в стихи.
Пытайся их удержать, поэт,
когда воспламеняются вдохновеньем,
во мраке ночном или в ослепительный полдень.
^ |
1916
Перевод С. Ильинской
Перевод В. Некляева
|
МОГИЛА
ИГНАТИЯ
Не Клеон здесь покоится, весьма известный
в Александрии (где смутить непросто)
великолепными домами и садами,
колясками и лошадьми,
брильянтами и шелком одеяний.
Отнюдь не он, не Клеон здесь почил,
и да сотрутся в памяти те двадцать восемь лет.
Игнатий я, прилежный чтец, опомнившийся поздно,
и все же десять месяцев счастливых
в покое прожил я, Христом хранимый.
^ |
1917
Перевод С. Ильинской
|
ТАК
ДОЛГО СОЗЕРЦАЛ Я...
Так долго созерцал я красоту,
что образы её всегда передо мною.
Тел очертанья. Губы. Плоть богов.
И кудри, словно у античных статуй –
они прекрасны даже в беспорядке,
и пряди падают на белое чело.
И лица – облики любви, мои дары
поэзии... дары ночных свиданий тайных,
ночей бессонных юности моей...
^
|
1917
Перевод Евг. Смагиной
Перевод В. Некляева
|
СЕРЫЕ
При виде бледно-серого опала
я вспомнил серые прекрасные глаза,
в которые глядел когда-то...
То было двадцать лет назад
и продолжалось только месяц.
Потом уехал он – насколько помню, в Смирну,
на заработки; больше мы не видались.
Должно быть, умер он. А если жив,
давно поблекли серые глаза,
лицо прекрасное увяло.
Но ты храни его таким, как прежде, память.
И той любви хотя бы тень, хоть отголосок
мне в этот вечер, память, возврати.
^
|
1917
Перевод Евг. Смагиной
Перевод В Некляева
|
| В
ГАВАНИ
Двадцативосьмилетний Эмий приплыл недавно
на корабле попутном в сирийскую эту гавань,
чтобы учиться здесь торговать благовоньями. Но в пути
он заболел и, едва успев на берег сойти,
умер. Прямо в гавани этой, в могиле бедной
похоронили его. Когда близился час последний,
что-то шептал он про "дом" и "родителей-стариков".
Но неизвестно было, чей он и кто таков,
где его дом в великом греческом мире.
Может, оно и к лучшему. Пусть лежит
в этой могиле безвестной в порту, у моря,
пусть старики надеются, что он жив.
^ |
1918
Перевод Евг. Смагиной
Перевод Р. Дубровкина
Перевод В. Некляева
|
| ЭМИЛИАН
МОНАИ, АЛЕКСАНДРИЕЦ, 628 - 655 гг. по Р. X.
Лицом бесстрастным, поведеньем, речью
себе создам я крепкую броню,
Пусть люди злы - я выйду им навстречу,
и мужество, и гордость сохраню.
Задумают обиду мне нанесть –
а подступиться-то и невозможно.
Нет слабостей, нет уязвимых мест,
притворство укрывает их надежно. –
Так, похваляясь, написал Эмилиан Монаи.
Кто знает, выковал ли он свою броню?
Во всяком случае, носил её недолго.
В двадцать семь лет он умер на Сицилии.
^
|
1918
Перевод Евг. Смагиной
Перевод Р. Дубровкина
|
| МОГИЛА ЛАНИСА Ланис, которого, Марк, ты любил, вовсе не здесь,
в могиле, к которой ты ходишь и часами льешь слезы.
Ланис, которого ты любил, – дома,
рядом с тобой,
когда, запершись, ты глаз не сводишь с его портрета,
он все сохранил, что стоило сохранить,
он все сохранил, что было любимо тобой.
Помнишь ли, Марк, как ты пришел из дворца, от наместника,
с живописцем, прославленным киренейцем, и тот,
увидев твоего друга, тотчас задумал
уловку искусную и старался вас убедить,
что на картине твой друг должен предстать Гиацинтом
(эдак картина имела бы больше шансов прославиться).
Однако твой Ланис свою красоту в наем не сдавал
и, наотрез отказавшись, потребовал изобразить на картине
не Гиацинта и не кого бы то ни было,
а Ланиса, рожденного Раметихом, александрийца.
^
|
1918
Перевод С. Ильинской
|
| СОСЕДНИЙ
СТОЛ
Ему должно быть года двадцать два, не больше.
И все же я уверен, что примерно столько лет назад
а этим самым телом насладился.
Не воспаленный эротизм во мне заговорил.
Пришел я в казино совсем недавно
и даже не успел порядком выпить.
Я этим самым телом насладился.
Не помню: где – но это ничего не значит.
Вот он садится за соседний стол,
я знаю каждое его движенье – под одеждой
нагое тело, что любил я, вижу вновь.
^
|
1918
Перевод С. Ильинской
Перевод
В. Некляева
|
| НА
КОРАБЛЕ
Бесспорно, сходство есть, похож
портрет –
на маленьком листке рисунок карандашный.
Набросок быстрый, сделанный на палубе
в послеполуденный волшебный час.
Мы проплывали Ионическое море.
Похоже. Но по-моему, он был красивей.
Он красоту любил безмерной,
почти болезненной любовью,
и свет ее преображал лицо.
Он был красивей – так мне кажется теперь,
когда душа зовёт его сквозь Время.
Сквозь Время. Это было так
давно –
рисунок, палуба и час послеполуденный.
^
|
1919
Перевод Евг. Смагиной
Перевод Р. Дубровкина
Перевод В. Некляева
|
| МАСТЕР
КРАТЕРОВ
На том кратере чистого литого серебра
для дома Гераклидов изысканный узор
цветов, ветвей, ручьев задумал и отлил я.
А посредине юноша – пленительный, нагой –
выходит из ручья, в воде одной ногой
еще стоит. Молил я: о память, будь добра,
дай возродить черты, любимые когда-то,
верни через года, ведь этот срок не мал.
Прошло уж четверть века со дня того, когда
он в битве при Магнесии, в бесславной битве пал.
^
|
1921
Перевод Евг. Смагиной
Перевод А. Величанского
|
| ГОЛОСА
Беззвучные любимые голоса
тех, кто умер или ушел не оглянувшись.
Порою они раздаются в наших снах,
порой наяву меж висков звенят внезапно.
А с ними на мгновенье прилетает
отзвук ранней жизни, поэзии невозвратной.
И, как дальняя музыка ночью, гаснет.
^
|
Перевод А. Графова
Перевод Р. Дубровкина
Перевод Х. Закирова
Перевод А. Калининой
Перевод Л. Якушевой
Посмотреть
оригинал
|
|
Стихотворения,
не публиковавшиеся при жизни поэта. Новые переводы: |
| ПЕЛАСГИЙСКАЯ КАРТИНА
Обитает в чреве земном древний гигант.
Тридцать рук у него,
тридцать ног. Могучая шея
держит тридцать голов, на каждой по двадцать
глаз, столь пронзительных, что для них
светлее ясного дня глубочайщий
мрак глубочайшего подземелья.
Медлительный, безучастный,
владеет гигант несметным богатством –
залежами алмазов, золота, серебра.
Дивное это богатство, богатство ненужное,
шестьсот его глаз обозревают
бесчувственно. Изредка, чтобы век скоротать,
занимается он пересчетом,
но скука одолевает, он зевает два года
и засыпает, утомленный трудами.
Спячка длится веками: сменяются сновиденья –
как на земле поколенья, но вот внезапно
он просыпается в страхе. Кошмар –
детище стихийной материи –
потряс его сон. В мутном зерцале рассудка,
Холодного и равнодушного, отразились
Неведомые, ужасные призраки. Ошеломленный,
простерши огромное туловище,
шестьдесят своих рук, шестьдесят своих ног,
он в судорогах бьется о свод. И земля
содрогается до основания, рушатся города,
разливаются полноводные реки, с горных вершин
волнами пламя стекает. Разверзается твердь,
и люди низвергаются в бездну и гибнут,
в ней погребенные. Вскоре однако
гигант приходит в себя, с изумлением
трет огромные очи свои, сознает,
что страх его был напрасным и зря
он поднял весь этот шум, поддавшись
мимолетной приснившейся тени.
Над нелепым испугом своим он смеется
и вновь ложится спокойно,
и все его тридцать ртов улыбаются.
^
|
1892
Перевод С. Ильинской
|
ПРИМЕТЫ
Ибо разные страны приносят разный плод и
урожай; по коню узнаешь фессалийца... а
этого города плод – слово и человек.
Гимерий
У городов и стран – свои приметы.
Конь и искусная езда – отличье фессалийца;
узнаешь спартиата на войне ты,
а по обильным пиршествам – мидийца,
По бороде, завитой в кудри – сына
Ассирии, по косам – кельта, воина лесного.
А если спросишь, чем славны Афины,
знай: их приметы – Человек и Слово.
^
|
1895
Перевод Евг. Смагиной
|
| ХАЛДЕЙСКАЯ КАРТИНА
Пока не создал бог Эа людей, переполняли
земную твердь чудовищ племена,
исчадья Апсу – сердца бездн кромешного – и темной
Мумму Тиамат, хаоса пучин.
Безумствовали воины с крылатым птичьим телом,
плодились выводки полулюдей
враноголовых, и стада быков топтали землю,
огромных, с человечьей головой,
и лаяли немолчно псы – свирепые созданья
четырехтелые, с хвостами рыб.
Тогда благой творец Эа и остальные боги
Нещадно эту нечисть извели
и поселили в Рай свое творенье – человека
(но он, увы! недолго пробыл там).
^ |
1896
Перевод Евг. Смагиной
|
ВЕНКИ
Полынь, дурман, волчец и белена,
цикута, чемерица, аконит –
весь яд полей, вся горечь полевая
дадут свой страшный лист и цвет смертельный;
и будут сплетены огромные венки,
чтобы увить сияющий алтарь –
да, малахитовый, в черно-зеленом блеске,
алтарь губительной и дивной Страсти.
^
|
1897
Перевод Евг. Смагиной
Перевод В. Некляева
|
ЛОЭНГРИН
Сжалился добрый король над Эльзой
и глашатаю знак подает.
Вещает глашатай, и трубы трубят.
О, король, молю тебя вновь,
пусть глашатай зов повторит.
Глашатай зовет.
Умоляю,
падаю ниц пред тобой. Сжалься, помилуй.
Он далеко, так далеко, что не слышит.
Пусть позовет еще раз,
последний раз. Может быть, он появится.
И глашатай
снова зовет.
И вот
нечто белое на горизонте возникло.
Это он, это он – это, конечно, лебедь.
О горе, о горе нам, когда, движимый жалостью,
король глашатаю знак подает
машинально, без всякой надежды.
Глашатай зовет, и трубы трубят.
И снова зовет, и трубы трубят,
и снова зовет, и трубы трубят,
но Лоэнгрин не появляется никогда.
А вера все-таки остается незыблемой.
^
|
1898
Перевод С. Ильинской
|
ПОДОЗРЕНИЕ
И кто нам принесет ту злую весть.
(Уж лучше бы об этом умолчать).
Кто возвестит (Не слушайте его,
не слушайте. Он обманулся)
неправый приговор, потом
призыв глашатая, вещающего вновь и вновь,
столь знаменитое явленье Лоэнгрина –
лебедь, волшебный меч, святой Грааль –
и, наконец, тот поединок,
в котором одержал победу Тальрамонд.
^
|
1898
Перевод С. Ильинской
|
МОРСКАЯ
БИТВА
Всё потеряли мы на Саламине.
Увы, увы, увы, увы, – заплачем.
Принадлежат нам Экбатаны, Сузы,
Персеполь – в мире нет прекрасней мест.
И что нам было в этом Саламине,
зачем вести суда, за что сражаться.
Теперь вернемся в наши Экбатаны,
увидим вновь Персеполь наш и Сузы,
увидим – но без радости былой.
О горе нам, о горе нам; зачем
в который раз возобновилась битва.
О горе нам, о горе нам; зачем
всё повторять сначала, собираться,
и плыть туда, и биться столь бесславно.
Зачем всё это? Кто ни воцарится
в Персеполе и славных Экбатанах,
и в Сузах – сразу снаряжает флот
и уплывает с греками сражаться.
Воистину, о чем тут говорить?
О горе нам, о горе нам, о горе.
Воистину, что нам сказать осталось?
Увы, увы, увы, увы, увы.
^
|
1899
Перевод Евг. Смагиной
|
| ТЕОФИЛ ПАЛЕОЛОГ Это последний год. Это последний
греческий император. Как – увы!
– печальны
суждения, что слышатся вокруг.
Отчаявшись, в глубокой скорби
промолвил Теофил Палеолог:
"
Хочу скорее умереть, чем жить".
Ах, господин мой Теофил Палеолог,
сколько печали нашего народа, сколько боли
(изнеможенья от несправедливости, от злых гонений)
пять слов твоих трагических в себя вместили.
^ |
1903
Перевод С. Ильинской
|
КОНЕЦ
АНТОНИЯ
Однако когда его слуха коснулся плач
женщин, о его беде причитавших, –
госпожа с ее восточными жестами,
служанки с их варварским греческим,
гордость в душе его всколыхнулась,
с отвращением возмутилась итальянская кровь,
показалось чужим, безразличным
все, что слепо боготворил до сих пор –
вся безумная его жизнь в Александрии –
и оказал он: "Не нужно его оплакивать, не подобает.
Подобает скорее прославить его:
был он всесильным властителем
и обладал несметными благами.
Н если пал он теперь, то не униженно,
а как римлянин, поверженный римлянином.
^
|
1907
Перевод С. Ильинской
Перевод А. Величанского
|
"ВСЕ
ОСТАЛЬНОЕ РАССКАЖУ В АИДЕ"
Проконсул книгу отложил: "Действительно,
прекрасный стих, и верен удивительно.
Мудрейшие слова изрек Софокл великий.
Как много скажем мы, как много скажем мы
и как изменимся в жилище вечной тьмы.
Всё, что храним в сердцах бессонно, безысходно,
и боль душевную, и страхи – что угодно,
все тайны, что теперь не высказать, не счесть –
все мы расскажем там бесстрашно и свободно".
"При том условии, – оказал
софист с улыбкой, –
что там до этого кому-то дело есть".
^
|
1913
Перевод Евг. Смагиной
Перевод С. Ошерова
Перевод А. Величанского
|
БЕЖЕНЦЫ
В Александрии мы; она всё та же.
По главной улице пройдись до Ипподрома –
дворцы, скульптуры уцелели. Даже
после войны, набегов и разгрома
она прекрасна, хоть и меньше стала.
Проходят дни в прогулках, в чтеньи, в споре,
да и других занятий здесь немало.
Все впятером идем под вечер к морю
(мы здесь, конечно, под чужими именами),
и греки местные (община их мала,
хоть есть ещё они в Александрии) – с нами.
Мы обсуждаем то церковные дела
(обряды здесь вроде латинских), то словесность.
На днях читали Ионна. Чудо из чудес –
какой язык и лад, и мыслей полновесность,
и образы. Все от него в восторге здесь.
Так и живем. Не самый худший отдых,
и ожидание тем легче перенесть,
что вряд ли все затянется на годы.
Отрадную друзья прислали весть:
не дремлют в Смирне, набирают силы,
в апреле из Эпира двинутся вперед,
свершатся замыслы, падет Василий –
и наконец настанет наш черёд.
^
|
1914
Перевод Евг. Смагиной
|
ПО
РЕЦЕПТАМ ГРЕКО-СИРИЙСКИХ ДРЕВНИХ МАГОВ
"Какое снадобье из трав
волшебных, –
сказал один ценитель красоты, –
какое снадобье, составленное по рецептам
греко-сирийских древних магов,
вернёт хотя бы день (если не действует
на дольший срок), вернет хотя бы час
из той поры, когда мне было двадцать три;
и друга возвратит, вернув ему
двадцать два года, красоту, любовь.
Какое снадобье и по каким рецептам
греко-сирийских древних магов
теченье времени направит вспять
и нашу маленькую комнату вернет нам".
^
|
1931
Перевод Евг. Смагиной
|
|
|
|
|
|
