index page

 
Кавафис.ru

главная   


главная

С. ИЛЬИНСКАЯ – ПОЭТИЧЕСКИЙ МИР КОНСТАНТИНОСА КАВАФИСА

   Творческая судьба Константиноса Кавафиса (1863-1933) довольно необычна: лишь после долгой стадии глухого непризнания, после непримиримых споров, ставивших под вопрос самую поэтичность его стихов, начался длительный период постижения – сначала лишь частичного, потом все более полного, глубинного, творческого, оказывающего заметное влияние на художественный поиск потомков. Для нескольких литературных поколений в Греции феномен "Кавафис" явился своеобразным пробным камнем, выверявшим доминанты их художественного сознания. Такова судьба всех первопроходцев, далеко опережающих – в рамках страны и отечественной литературы – свое время. Оговорка необходима и существенна, поскольку, значительно опережая соотечественников, прокладывая свой путь, Кавафис во многом был близок литературному авангарду эпохи.
   Многие факторы литературной биографии поэта предопределены тем обстоятельством, что жизнь его протекала вне Греции. Кавафис родился, жил и умер в Александрии. Этот древний город – некогда крупнейший центр эллинистического мира, а затем один из главных центров раннего христианства – был сильно разрушен во время османского завоевания Египта (XVI в.) и с начала XIX века переживал период экономического возрождения, в котором деятельное участие принимала быстро растущая греческая колония. Отец Кавафиса, возглавлявший крупную коммерческую фирму, принадлежал к кругу местной аристократии. Его внезапная смерть в 1870 году подорвала финансовое положение семьи. В 1872 году вдова и дети перебрались в Англию, где дядя будущего поэта руководил одним из филиалов фирмы. Семилетнему пребыванию в Англии Кавафис обязан блестящим знанием английского языка, зарождением серьезного интереса к культуре, и в первую очередь к литературе, этой страны. Первые стихотворения Кавафис пишет на английском языке.
   В возрасте 15-16 лет Кавафис возвращается в Александрию, но в 1882 году он вновь покидает ее и вместе с матерью уезжает в Константинополь. Неполные три года, которые он проведет здесь, сыграют значительную роль в его приобщении к проблемам греческой национальной жизни и культуры. В литературной панораме Греции, где царство романтизма затянулось на весь XIX век, еще господствует так называемая афинская школа. Для ее представителей характерны мотивы разочарования, решительный уход от действительности, любование далеким прошлым. Влияние афинской школы на ранние опыты Кавафиса достаточно велико. Мы ощущаем его в холодноватой архаике языка, в умозрительности решения игривых любовных тем, в общем налете искусственности, сковывающей порывы лирической непосредственности. От собственных стилевых открытий Кавафис еще далек, но под влиянием афинских романтиков в творчестве поэта появляются мотивы и темы, которые останутся в нем навсегда. Всепроникающий обман, надругательство над идеалом, попрание человеческого достоинства отныне будут олицетворять для Кавафиса неисцелимую дисгармоничность движения действительности. Пожалуй, наиболее существенно в ранних стихотворениях Кавафиса осознание "несправедливости", "жалкой пародии" песен о любви и радости, если земля воспринимается как "шар, холодный, мрачный и коварный".
   Возникновению и развитию в творчестве Кавафиса пессимистических настроений, помимо литературных влияний, несомненно, способствовали исторические условия– процесс колониального закабаления Египта Англией, свидетелем которого был поэт. Александрия, в которую он возвращается из Константинополя, еще хранит следы варварской бомбардировки английским флотом (1882 г.). Национально-освободительное движение Ораби-паши подавлено, Египет оккупирован, в нем фактически установлен английский колониальный режим. Хищническое развращающее веяние империалистической эпохи, проникающее в страну с английской оккупацией, захватывает и греческую колонию. В близкой, хорошо знакомой ему среде Кавафис наблюдает оформление уродливых ликов "страшного мира": рушатся прежние устои колонии, отмеченные известной патриархальностью и некоторыми чертами демократизма. Оттесняя старую коммерческую аристократию (к которой принадлежал отец Кавафиса и с которой по-прежнему связана его семья), выдвигается новое поколение эгоистичных, циничных дельцов, услужливо содействующих монополистической политике Англии в Египте. Эволюция общественной жизни, в которой Кавафис видит торжество беспринципного практицизма, мещанской вульгарности, бездуховности, внушает поэту глубокий пессимизм, но вместе с тем пробуждает в нем и нарастающий критицизм.
   Характер действительности, открывшейся Кавафису в Александрии, был радикально отличным от того, который накладывал свою печать на творчество поэтов Греции. Некоторый экономический и общественный подъем, обещавший хотя бы частичное осуществление задач буржуазно-демократической революции, вызывает там заметное оживление и в литературе. Движение за возрождение национальной культуры приобретает более демократический и реалистический характер, связывается с утверждением в литературных правах народного языка – димотики, с обращением к народной поэтической традиции, с первыми попытками освоения реального жизненного материала. Заново переживаемый пафос национального возрождения, оптимистическое видение национального будущего наделяют греческую поэзию новым зарядом романтизма.
   Кавафис приложит немало усилий, чтобы не выбиваться из русла греческой поэзии, однако большую созвучность своему общественному опыту он находит в современной английской и французской литературе. Аналогичное кризисное мироощущение конца века приводит его к символической иносказательности, через которую он стремится выразить свое осмысление сущности мира, его глубинной реальности, его духовного бытия.
   Стихотворения "Ассоциации с Бодлером" (Кавафис вставил в него вольное переложение бодлеровского сонета "Соответствия") и "Строители", открывающие новый этап в творчестве Кавафиса, после пятилетного перерыва, выдают явственную символистскую ориентацию поэта. В "Строителях" Кавафис впервые нащупывает подступы к иносказательной обобщенности в воссоздании современной общественной жизни, которая станет главной чертой его зрелой художественной манеры. Пока же все последнее десятилетие XIX века складывается для Кавафиса как путь мучительного поиска своей путеводной звезды, метания от одного образца к другому, от ученического подражания к собственным открытиям.
   Хотя круг публикаций Кавафиса ширится (в чем можно было усматривать знаки первого признания), поэт все отчетливее сознает, что выразительные средства, к которым он прибегает, не в состоянии воплотить его зреющих замыслов. Выстраданность этого личного опыта явственно ощущается в стихотворении Кавафиса "Тимолаос-сиракузец" (1892). Его герой – опытный и признанный художник, "первейший музыкант в первейшем граде сицилийском", но слава и драгоценные дары не радуют его, причина его "незримой печали" – ощущение "необратимого бессилия" выразить ту музыку, которой "исполнена душа".
   Атмосфера меланхолии в стихотворениях Кавафиса сгущается. Тоска, уныние, душевная подавленность лирического героя то прорываются с романтической импульсивностью, то изливаются в сдержанной минорной тональности, в образах символистской наполненности. Частые мотивы старости и смерти передают авторское ощущение несовершенства и быстротечности бытия ("Последующее", 1892; "Четыре стены моей комнаты", 1893; "Свечи", 1893). "Свечи" – первое из ранних стихотворений, от которого Кавафис потом не отречется. Позднее оно станет хрестоматийным, и в представлении многих последующих поколений греков поэтический образ преходящей человеческой жизни будет ассоциироваться прежде всего с этим символом Кавафиса. Контраст между сдержанной объективностью начала и нарастающей субъективностью финала, оттененной эмоционально насыщенными повторами, а также горькими восклицаниями двух заключительных строк, создают особую интонацию душевного излияния.
   Наряду со стихотворениями, в которых горькая неудовлетворенность жизнью выражается как бы безотносительно к конкретным условиям и обстоятельствам – всплесками грусти и тоски по идеалу (воздействие поэтики символизма здесь особенно заметно), Кавафис пишет ряд других, где тема индивидуальной судьбы ставится им в контекст конфликта со средой и получает социальную мотивировку. В стихотворении "Тому, кто низко пал" (1894) антагонистические отношения личности и среды возникают как следствие разорения лирического героя: он выбит из прежней жизненной колеи, обречен на лишения и унижения. Необычайная, даже для раннего Кавафиса, экспрессия выдает высокую степень авторского сопереживания, отголосок личной боли, уязвленность собственными неудачами (вынужденная служба в Управлении мелиорации, "измена" своему предназначению). В стихотворении "Город" (1894) та же тема – личность и среда – решается им в новом ракурсе. Главный акцент Кавафис делает на личной ответственности человека за свою судьбу. "Город" Кавафиса войдет в греческую поэзию как символ объективной реальной действительности, которая не позволяет человеку уклониться от ответа на возникающие жизненные проблемы и не прощает недостойных ответов.
   В стихотворениях "Стены" (1896), "Сложение" (1897), "Окна" (1897) конфликт личности и среды связывается уже с условиями и возможностями общественной активности человека. Трагедия одиночества, невозможности активного вмешательства в жизнь, воссоздаваемая поэтом, была трагедией самого Кавафиса. Отстранение от общественной деятельности (и вынужденное, и в то же время добровольное) переживается им болезненно, но в то же время оправдывается неприятием хищного, бездуховного уклада жизни, пессимистическим видением перспектив общественного развития. Однако социальный пессимизм не смягчает противостояния. Не предпринимая открытых выпадов против ненавистной ему агрессивной буржуазности, поэт подвергает ее беспощадному суду. Благодаря иносказательности его критицизм не будет иметь непосредственной политической злободневности, но вместе с тем обретет необычайную глубину, логическую завершенность и масштабность. Более того, критицизм Кавафиса всегда будет ориентирован на активное читательское восприятие. Первоначальная романтическая вера в действенность слова станет у поэта значительно более трезвой, но никогда не угаснет, и дидактическая установка его творчества, оформившаяся в 90-е годы, сохранится неизменной.
   С усилением в творчестве Кавафиса социальной темы, с тенденцией к объективизации и типизации изображения связан постепенный отход поэта от романтических и символистских позиций. Движение к реалистичности, к смысловой определенности и точности выражения безусловно соответствовало складу его поэтического дарования. Символистская установка на постижение сверхчувственного и связанная с нею зыбкая неопределенность образных контуров вытесняется отчетливой ориентацией на реалистическое воспроизведение явлений социально характерных. Близкой и необходимой оказывается лишь сама идея символа как основного ключа поэтической образности, эффективного средства художественного обобщения реальности и выявления ее сущности. Так возникают античные маски Кавафиса, стихотворения, в которых описание "древних дней" высвечивает через вечные ситуации современность.
   В первых опытах использования античной канвы ("Мимиямбы Герода", 1892; "Александрийский купец", 1893; "Ночная поездка Приама", 1893; "Недовольный зритель", 1893, и др.) шлифуется точность и меткость наблюдения, графичность изображения, владение эпической линией лирики, мастерство сюжетного развития в рамках миниатюры, которое выдающийся советский литературовед В.М. Жирмунский в применении к творчеству А. Ахматовой назвал новеллистичностью. К концу 90-х годов от этих близких к парнасской традиции картин, воссоздающих серию жизненных обстоятельств, Кавафис все увереннее переходит к постановке ключевых жизненных проблем. В этом убеждает, например, сравнение родственных по теме стихотворений "Граждане Таранто в ликовании" (1897) и "Ожидая варваров" (1898): от эскизной зарисовки в первом стихотворении Кавафис переходит к панорамной картине, исполненной глубокого символического смысла, как бы схватывающей движение исторического времени, – перед нами Город, символизирующий неизбежное крушение буржуазного мира. Характерно, что в стихотворении "Ожидая варваров" Кавафис прибегает к драматизированной, почти театрализованной форме, которую в дальнейшем будет использовать очень активно.
   Начало 900-х годов – значительный рубеж в творчестве Кавафиса. Поэт утверждается в своей творческой манере. Цели и средства получают искомую ясность, и Кавафис испытывает потребность пересмотреть созданное им, отбросить или переработать то, что не соответствует уровню его сложившегося вкуса, его определившимся философским и эстетическим критериям. В декабре 1904 года он сдает в типографию томик "Стихотворения", который можно рассматривать как результат проведенного отбора.
   За год до этого, в ноябре 1903 года, на страницах афинского журнала "Панафинэа" увидела свет статья известного прозаика, драматурга и критика Г. Ксенопулоса "Один поэт" – историческая, по признанию греческой критики, статья, открывшая Кавафиса греческому читателю, заложившая основы подлинного понимания его поэзии. Характерно, что в этой статье реалист Ксенопулос специально выделяет черты, отличающие Кавафиса от громкоголосой романтической поэзии, которая все еще задавала тон в греческой литературе: объективность, искусство социальной типизации. Особую философскую и социальную глубину Ксенопулос находит в стихотворении "Фермопилы" (1901). Символ ратного подвига – Фермопилы – воздвигается Кавафисом "в буднях жизни", и программа верности Фермопилам излагается им в подчеркнуто заземленном, отнюдь не героическом контексте. Она распространяется на каждый, даже самый незначительный поступок, адресуется не выдающейся, исключительной личности, а всем, кому дороги нравственные идеалы. Недаром герои стихотворения сами воздвигают свои Фермопилы. Поэт акцентирует добровольный и целенаправленный характер их решения, которое означает осознанный выбор образа жизни, ее основополагающих принципов. Это стихотворение воплощает сложившееся жизненное и творческое кредо поэта.
   В стихотворении "Сатрапия" (1905) – как бы доказательством от обратного – Кавафис утверждает символ Фермопил в жизни творческой личности. Его герой, не устоявший под натиском жизненных тягот, отступивший от своего назначения, отказавшийся от творчества ради иллюзорных благ и почестей, приходит к неминуемому крушению. Сюжетное оформление придает стихотворению ощутимый колорит жизненности, а историческая ссылка переводит частный случай в ранг символического, типического.
   Поражение в борьбе за то, чтобы "сделать жизнь такой, как хочешь", представляется поэту явлением типическим, он пишет об этом часто, и его безраздельной симпатией пользуются герои, переносящие свое поражение с достоинством, не роняя чести. В этом смысле классическим считается стихотворение "Покидает Дионис Антония" (1910), где поэт призывает героя расстаться с жизнью достойно – "без жалоб и без мелочных обид", не растеряв понапрасну драгоценных последних минут, когда еще можно "наслаждаться каждым звуком" "волшебной мелодии". В "Итаке" (1910) Кавафис представил свою концептуальную схему более развернуто: радость познания, окрыляющая путешествие человека по жизни, и составляет смысл его существования; тот, кто постиг эту истину, не ждет от конечной цели, от своей Итаки, никаких других даров. В духе "Фермопил" поэт ратует за верность "высоким помыслам и благородным чувствам", настаивая на значительной мере личной ответственности человека за свою судьбу.
   В 1910 году Кавафис осуществит новое, расширенное издание своих стихотворений и в последующие два года совершит окончательный, еще более строгий пересмотр написанного, после чего в каталоге его произведений сохранится лишь половина названий. Это время вступления поэта в стадию творческой зрелости, обретения уверенности в себе, осознания своих возможностей и своих задач.
   Мировоззренческим установкам, сложившимся, как мы видели, в 1900-е годы, Кавафис останется верен на протяжении всей своей жизни, однако в дальнейшем он будет воплощать их не столько в форме философских раздумий и несколько отвлеченных символов, сколько в драматизированных эпизодах истории, построенных на методе опосредованного внушения. История сама по себе притягивала поэта чрезвычайно, однако первоначальное зерно замысла давала ему жизнь. От жизненного факта, вызывающего яркую эмоциональную реакцию, через испытание временной отстраненностью к воплощению его в обобщенном образе исторической модели – так протекает творческий процесс Кавафиса.
   Если до конца первого десятилетия XX века Кавафис находил свои сюжеты в самых разных исторических эпохах, то с 1910 года, начиная со стихотворения "Покидает Дионис Антония", он обращается к эпохе эллинизма (III-I вв. до н.э.), когда после смерти Александра Македонского его держава распалась на множество царств (в Египте, Македонии, Малой Азии и т. д.), раздираемых войнами и смутами и в конце концов покоренных Римом. Кавафис ощущает в этом материале множество аналогий с современностью и создает произведения, которые в совокупности составляют своего рода роман-эпопею. Его миниатюры, подобно частям и главам романа, освещают эпоху в развитии, через конкретные человеческие судьбы, многообразно связанные между собой. Подвергая художественному исследованию тот или иной фрагмент исторического времени, Кавафис рассматривает его с разных сторон, выдвигая на первый план то массовые сцены ("Александрийские цари"), то индивидуальные портреты, согревающие древний сюжет теплом непосредственного человеческого переживания ("Цезарион"). В этих эпизодах общественной и частной жизни он воплощает атмосферу эпохи, отмеченной распадом исторической формации, девальвацией ее общественных институтов, полной политической индифферентностью масс. Интерес поэта к психологии масс как к социальному следствию общественных процессов будет нарастать и проявится особенно ярко в заключительный период его творчества.
   Важным сюжетным центром стал для Кавафиса короткий период конца 30-х годов до н.э., ознаменовавшийся окончательным завоеванием эллинистического Египта римлянами ("Александрийские цари", "Цезарион", "31 год до нашей эры, в Александрии", "В малоазийском деме"). К этому – александрийскому – циклу примыкают стихотворения, рассказывающие о событиях, предшествовавших крушению эллинизма: "Битва при Магнесии", "Антиоху Епифану", "Деметрий Сотер", "Недовольство Селевкида", "Ороферн", "Любимец Александра Вала" и другие. Они охватывают почти весь эллинистический мир – Македонию, Египет, царство Селевкидов – опять-таки в критический период начала римской экспансии. Почти все они внутренне связаны сюжетными сплетениями, нитями родственных и политических уз между действующими лицами. Это создает эффект единой фабулы. Читатель, призванный стать активным соучастником творческого процесса, мысленно выстраивает стихотворения в композиционный ряд глав и подглавок, удовлетворяя свой чисто беллетристический интерес, а также потребность выявить характер исторического движения, его динамику, его логику.
   Несколько стихотворений этой серии прямо или косвенно связаны с фигурой Деметрия Сотера. Его судьба, воссозданная в стихотворении "Деметрий Сотер (162- 150 годы до нашей эры)", действительно отражает логику исторического времени, которое выносит неумолимый приговор ослабевшим от междоусобных раздоров эллинистическим монархиям. Внук Антиоха Великого, потерпевшего поражение в битве с римлянами при Магнесии, сын умерщвленного ими Селевка IV, Деметрий провел детские и юношеские годы заложником в Риме. В 162 г. до н.э. он все-таки стал царем державы Селевкидов и попытался восстановить былое единство и мощь своего государства, однако в конце концов потерпел неудачу и был свергнут – при поддержке римлян – авантюристом Александром Валом. Кавафис намеренно останавливает повествование на поражении Деметрия, а не на его гибели. Главное для поэта – сам факт поражения, исторически неизбежного, и характер его восприятия героем, который "боролся до последнего" и даже в "поражении, его постигшем", "мужества нисколько не утратил". Тема Фермопил воплощается здесь в живой человеческой судьбе, воссозданной драматически, через косвенный монолог героя, что сообщает стихотворению особый колорит жизненности, убедительности, искренности. Очень важно в этом стихотворении и то, что драма личности предопределяется не только условиями ее непосредственного окружения, но также обстоятельствами международного масштаба; она в какой-то мере сливается с драмой страны – в данном случае державы Селевкидов (можно предположить, что именно такой воспринимал Кавафис современную ему Александрию, да, пожалуй, и Грецию), полностью подчиненной иностранным интересам, отданной во власть политических марионеток.
   За пристрастным вниманием поэта к кризисным явлениям эпохи позднего эллинизма с постоянными войнами, междоусобной рознью, нарастающей и всеобъемлющей экспансией Рима современные исследователи Кавафиса угадывают поиск художественных форм, в которых отразился бы новейший исторический опыт человечества – британский колониализм и его политика в Африке, балканские войны 1912-1913 годов, обострившие международные противоречия и ускорившие начало первой мировой войны, и, наконец, сама первая мировая война. Действительно, горизонты Кавафиса необычайно расширяются – от жизненного опыта личности к опыту нации, к духовному опыту, который диктует эпоха всему человечеству. Фактом личного опыта поэта становится сама история.
   Осмысление сложной кривой, в которую складывается многовековая греческая история с периодами могущества и славы в периодами кризисов, приводит Кавафиса к постижению исторического времени как закономерного объективного процесса, развивающегося в смене эпох, в столкновении старого и нового миров. Капризы истории, ловушки истории, которые так любит изображать поэт, воссоздаются им, как правило, в русле причинно-следственных связей политической жизни. Предпринимаемое Кавафисом исследование социальной, политической, моральной природы существующего общественного порядка ведется с позиций острого критицизма. Былое романтическое противопоставление добра и зла осталось для Кавафиса далеко позади, но нравственный и гражданский идеал не померк, он неизменно ощутим как критерий авторской оценки, как стимул обличения диктата силы, угодливого приспособленчества, всепроникающего обмана.
   В отношении к человеческой личности как к барометру своего времени, носителю и выразителю его характерных черт Кавафис стоит на позициях реалистической литературы и, несомненно, использует богатый опыт мировой психологической прозы. В зрелом творчестве он отходит от романтического тяготения к изображению выдающихся исторических личностей; его привлекают фигуры незначительные, периферийные, а также вымышленные персонажи, образы которых он разрабатывает с полной художественной свободой. Именно в них поэт имеет возможность представить модели массового сознания, рядовые и типические характеры эпохи.
   Исследователи Кавафиса уже писали, что последние стихотворения поэта отличаются глобальным, вселенским видением, обобщениями общечеловеческой значимости. Действительно, художественная система Кавафиса обретает в них логическую завершенность, концепция исторического процесса – афористическую оформленность. Пристальный интерес к проблемам существования и формирования человеческой личности распространяется и на проблемы поведения массы, на поведение нации, на ее историческую судьбу. Благодаря этому вся совокупность исторических стихотворений Кавафиса как бы пронизывается единым сюжетным стержнем и каждый даже самый мелкий эскиз подкрепляет общую картину.
   В последний период творчества, исследуя переходные моменты в эволюции человеческого сознания, положения, несущие на себе печать раздвоенности, Кавафис черпает материал для анализа уже не в эллинистической, а в позднеримской эпохе – эпохе острых столкновений христианства и язычества (стихотворения, посвященные Юлиану Отступнику). Если в эллинистических стихотворениях нивелирующее, отупляющее, развращающее воздействие кризисного времени запечатлевается Кавафисом в проявлениях гражданской индифферентности масс, то на материале раннехристианской эпохи он выдвигает на первый план акции слепого фанатизма. Насыщенный общественный опыт человека XX века, знающего, на какой почве возникают фашистские режимы, придает этим стихотворениям Кавафиса особую актуальность.
   Великолепное качество осуществления кавафисовских замыслов – редкий дар перевоплощения, вживания в атмосферу далеких эпох (достоинство, вырастающее на фоне необычайной эрудиции поэта и его склонности к научному исследованию) – отмечалось греческой критикой давно и охотно. Значительно позднее признала она другие достоинства поэзии Кавафиса, во многом предвосхищавшие художественные открытия мировой литературы XX века (в частности, Б. Брехта), – эпико-драматический склад его творческого мышления, выбор краткой и сжатой формы, обладающей зарядом широких обобщений и многообразных смысловых проекций, динамизм интеллектуального начала, мобилизующего пытливую мысль читателя.
   Время постепенно расширяло границы постижения поэзии Кавафиса, выявляло ее возрастающую роль в духовной жизни Греции. Поколения 20-30-х годов, вынесшие из национального потрясения – поражения Греции в греко-турецкой войне 1919-1922 годов – более трезвое и критическое отношение к жизни, отмежевались от преобладавшего в литературе уже эпигонского романтизма, и строгий скептический критицизм Кавафиса оказался созвучным их поискам. Общественные настроения в Греции 50-60-х годов, обострившие внимание к нравственному содержанию гражданственности, безусловно, способствовали новому прочтению Кавафиса. Его сдержанный обличительный пафос, объективное и на первый взгляд бесстрастное видение своего времени как бы со стороны, создающее впечатление столь ценимой документальной достоверности, были восприняты многими современными греческими поэтами как методологические уроки. Однако главным источником притяжения явился кавафисовский анализ социальной и моральной природы буржуазного общества, постижение сложных взаимоотношений личности с социальной средой и эпохой, взыскательность в нравственной оценке поступков человека, внимание к проблеме его личной ответственности. Гуманизм творчества Кавафиса стал духовным достоянием нации. В духе лучших его заветов современная греческая поэзия продолжает "воздвигать и охранять" Фермопилы человечности и справедливости, "судить" современность, подходя к ней с самыми высокими нравственными критериями.


[К.П. КАВАФИС]

КНИГА "ЛИРИКА":

СОДЕРЖАНИЕ:
ПРЕДИСЛОВИЕ
ЧАСТЬ 1
ЧАСТЬ 2
ЧАСТЬ 3
ЧАСТЬ 4
ПРИМЕЧАНИЯ
ОТ РАЗРАБОТЧИКА
 

SpyLOG

FerLibr

главная   

© HZ/ DZ, 2000-2001