|
|
|
КОНСТАНТИН КАВАФИС –
ПЯТЬ СТИХОТВОРЕНИЙ В ПЕРЕВОДАХ ЛЬВА ЛОСЕВА:
|
От
переводчика.(*)
Идея переводить на русский язык иноязычный текст живого
и, слава Богу, здорового русского поэта может показаться
глупой, каламбурной и неприличной. Но подумать немного,
и мы поймем, что другого пути довести до русского читателя,
не владеющего английским, этот интересный очерк Иосифа
Бродского и нет. Другой путь – это если бы поэт сам. Но
сам писатель перевести не может, он может написать
– возможно, и еще лучше, но нечто другое (ср. например,
колоссальные расхождения русских и
английских текстов в собственных переводах Набокова).
Когда настоящий художник пишет законченный текст или отрывок
текста на неродном языке, он делает это не только в силу
обстоятельств, но и в силу литературной задачи. Толстой
мог бы написать салонные разговоры в "Войне и мире"
по-русски, однако он перевел их с французского только
в примечаниях, да и то не все; некоторые переведены "от
ред.". Как подстрочный перевод "от ред."
следует рассматривать здесь и мою работу. Статья была
написана И.А. Бродским для "Нью-Йорк Ревью оф Букс"
по поводу новой книги о Константине Кавафисе. Для русского
читателя статья интересна, прежде всего, тем, что в ней
с редкой последовательностью и сжатостью изложены взгляды
нашего поэта на психологические, бытовые, исторические,
религиозные, мифологические источники творчества. Важно,
конечно, и то, что Бродский представляет нам Кавафиса,
одного из крупнейших поэтов нового времени. Для русского
читателя Кавафис знакомый незнакомец. Помимо внешнего
сходства некоторых мотивов, мы узнаём в нем и более глубокие
открытия поэзии неукрашенного слова М.А. Кузмина. Те немногие,
кому посчастливилось лет 15-20 назад читать стихи редкостно
талантливого Сергея Кулле, тоже догадаются о подлинном
Кавафисе даже сквозь приложенные в конце статьи
почти подстрочные (да еще с английского!) переводы стихов.
Впрочем, Бродский считает, что Кавафис – редкий поэт,
которому удаление от родного языка в переводе только на
пользу.
А. Лосев |
|
|
|
|
ДАРИЙ
Поэт Ферназий занят сочинением
важной части своей поэмы.
Как Дарий, сын Гистаспа,
стал царем персов.
(Наш славный царь Митридат, нарекаемый
Дионисием и Евпатором, происходит от него.)
Но здесь нам не обойтись без философии; надо
реконструировать,
какого рода чувства должен был испытывать Дарий:
наверное, самоуверенность, опьянение; нет – скорее
что-то вроде понимания суетности величия.
Поэт серьезно вдумывается в сюжет.
Но он прерван слугой, который вбегает
и объявляет жуткую новость.
Война с римлянами началась.
Уже почти вся наша армия перешла границу.
Поэт ошеломлен. Какая катастрофа!
Возможно ли, чтобы наш славный царь Митридат,
нарекаемый Дионисием и Евпатором,
заинтересовался теперь греческими стихами?
В разгаре войны, только подумайте! – греческими стихами.
Ферназий нервничает. До чего же неудачно!
Когда он был уверен, что своим "Дарием"
выдвинется, и навсегда
заткнутся критики, завистники.
Какое расстройство, какое расстройство всех планов!
Но если только временное расстройство, еще бы ничего.
А подумаем, вообще-то в безопасности ли мы
в Амизе. Это не очень хорошо укрепленный город.
Римляне – самый страшный противник.
Можем ли их одолеть, мы,
капподокийцы? Вообще это возможно?
Способны ли мы в наши-то дни помериться с их легионами?
Боги всемогущие, покровители Азии, помогите нам.
Но при всем возбуждении и тревоге,
поэтическая мысль настойчиво возвращается и не уходит:
вероятнее всего, наверняка, – самоуверенность и опьянение;
Дарий должен был чувствовать самоуверенность и
опьянение.
^ |
1920
Перевод Е. Солоновича
(в книге "Лирика")
Перевод
И. Бродского
Перевод Г. Шмакова
Перевод А. Величанского |
НЕ
ПОНЯЛ, НЕТ
Касательно наших религиозных верований
пустоголовый Юлиан сказал: "Прочел, понял,
осудил". Точно этот смехотворнейший
уничтожил нас своим "осудил".
Однако мало трогают подобные умствования нас,
христиан. "Ты прочел, но не понял; ибо, если бы понял,
не осудил бы", – отпарировали мы сразу.
^ |
1928
Перевод С. Ошерова |
ЕСЛИ
ВПРАВДУ УМЕР
"Где он укрылся, куда исчез Учитель?
После многочисленных чудес,
когда слава его учения
распространилась средь столь многих народов,
он неожиданно скрылся и никто не узнал
достоверно, что стало с ним
(и могилы его никто не видел).
Ходили слухи, что он умер в Эфесе.
Но Дамис не упоминает этого: Дамис ничего
не пишет о смерти Аполлония.
Поговаривали, что он удалился в Пинд.
Не исключено, что другая версия
верна: что он возник на Крите,
в древнем святилище Диктины.
Но, с другой стороны, мы имеем его чудесное,
сверхъестественное явление
юному студенту в Тиане.
Может быть, время не пришло ему вернуться,
чтобы мир увидел его еще раз;
или, может быть, преображенный, он ходит
среди нас инкогнито. Но он явится вновь,
как бывало, праведно учя, и тогда, конечно,
он восстановит поклонение нашим богам.
И наши элегантные греческие обряды."
Так он размышлял в своем убогом жилище
по прочтении Филостратова
"Об Аполлонии Тианском",
один из немногих язычников,
очень немногих еще сохранившихся язычников. К тому же,
ничтожный
человек и трусливый – напоказ
он выставлял, что, мол, тоже христианин, и ходил в церковь.
Это было время, когда Юстиниан
правил в исключительном благочестии
и когда Александрия, богобоязненный град,
вычищала мерзких идолопоклонников.
^ |
1920
Перевод С. Ошерова |
ИХ
НАЧАЛО
Удовлетворение их ненормальной чувственности
завершено. Они встали с матраса
и одеваются поспешно, не разговаривая.
Покидают дом по отдельности, скрытно,
как-то напряженно идут по улице, словно
подозревают, что что-то в них выдает,
в какой постели валялись они совсем недавно.
Но именно так жизнь художника набирает свое.
Завтра, послезавтра, годы спустя могучие стихи
сочинятся, а их начало здесь.
^ |
1921
Перевод Е. Солоновича
Перевод А. Величанского |
КЕСАРИОН
Отчасти за справкой относительно эпохи,
отчасти для времяпровождения
вчера вечером я полез в собрание
птолемеевых надписей.
Многословные восхваления и лесть,
подходящие ко всем. Все – великолепные,
славные, могучие, благодетели;
каждое их предприятие – мудрейшее.
Если речь о женщинах этой породы, они тоже,
все эти Береники и Клеопатры, восхитительны.
Наведя свою справку,
я было отложил книгу, как вдруг
незначительное упоминание о царе Кесарионе
привлекло мое внимание.
Ах, вот ты вошел с неясной
своей привлекательностью. В истории всего несколько
строчек о тебе,
тем вольнее я лепил тебя в своем воображении.
Я лепил тебя красивым и полным чувства.
Мое искусство придает тебе черты
мечтательной, располагающей прелести.
И с такой полнотой вообразил я тебя,
что когда ночью лампа
стала гаснуть, я дал ей погаснуть.
Мне казалось, я вижу, как ты входишь в мою комнату,
и словно бы стоишь передо мной, как, должно быть, стоял
в покоренной Александрии,
без кровинки, обессиленный, наивный в своем горе,
все еще надеясь, что они тебя пожалеют,
эти злые люди, бормочущие: "Слишком много цезарей".
^ |
1918
Перевод А. Величанского |
|
|
|
|
|
