|
Рашид подошел к деревянному частоколу – первая примета городской
окраины – и прислонился к нему спиной. Плоские невысокие колья
этого забора, выстроенные в ряд, предусмотрительно "стерегли"
уютный и вместе с тем как будто заброшенный двор, покорный
изобилью солнца и летнему зною. Собака без цепей, сбрызнутая
желто-серебристыми бликами, прикорнула у основанья забора
на некотором расстоянии от удлиненной тени старой урючины
– единственного дерева в этом дворе. Ее шерсть дробила солнечные
полоски, размноженные ветвями. Если смотреть на собаку издали,
то она похожа на угловатый блестящий предмет, чья яркость
чрезмерна для него самого. Ветерок покатился по земле мимо
Рашида, не задев его, и верхушки трав согнулись и тотчас выпрямились,
словно ничего не произошло. Из глубины двора, где находился
пруд, донесся шум; шелест кустов. Напротив частокола маленькое
неброское кафе, будто вплетенное в центр длинной, бескровной
поперечной стены, образовало передний план. Вдоль стены, изрезанной
ветвистыми пещерками, лежал одинокий тротуар и скользила тихая
улица. На истертом дощатом пороге кафе примостились двое молодых
людей – они откинулись на парапет, запрокинув головы и блаженно
закрыв глаза. Такое чувство, что они сидят здесь вечно. Кажется,
ничто не способно потревожить их. Вот проехал мотоцикл и вскоре
исчез за углом. Но его гуденье повисло в воздухе, где-то поблизости,
как невидимый шлейф. Юноши, наслаждавшиеся своей независимей
позой, неожиданно вскочили: две женщины, продавщица и уборщица,
открыли вторую створку просторной двери и заслонили проем
– они вынесли столик на серовато-бурую площадку, которую чутко
обходил тротуар. Юноши помогли им расставить еще один столик,
несколько табуреток и стульев. Когда женщины удалились, парень
в оранжевой футболке последовал за ними в помещение. Другой,
в голубой рубашке, застегнутой до верхней пуговицы, опустился
на табуретку. Юноша в футболке отлучился ненадолго. Он вышел,
бережно стиснув между ладонями три стакана, наполненные фруктовым
напитком, и присоединился к приятелю. Потом вновь появилась
продавщица и бесшумно положила на середину столика пепельницу.
Солнце палило. Рашид заметил промельк птицы. Она пролетела
над крышей кафе так быстро, что осталась как бы вне поля зрения
Рашида. В конце двора теснились две мелкие, откровенно шаткие
постройки. Они будто оседали в некую полость, находящуюся
под ними. Казалось, что они прижимались друг к другу, точно
знали несомненно, что идут на слом. Трое семи-восьмилетних
мальчиков приткнулись к этим домикам. Их голые спины прильнули
к отдушинам. Их едва различимые фигуры – каждая величиной
с ноготок – смутно прорисовывались в одном из окон скромного
кафе (три тусклые черточки, вдавленные в глянцевитую среду).
Малыши беззаботно сидели на горячей земле, раскинув ноги или
подобрав их под себя, и кололи камнями орехи. Каждый короткий
взмах, каждый удар, каждый звук треснувшей скорлупы повторялись
трижды, с одинаковыми интервалами, словно между детьми был
установлен тайный сговор. Удары не утихали. Звуки раздавались
упрямо и внятно и все же не раздражали, не проникали в сознание,
но стоило подумать о них, как они становились ощутимы, точно
мысль об этих звуках сама выталкивала их наружу и тотчас вбирала
в себя. Та ритмичность, с какой малыши наносили удары, придавала
их лицам серьезность, и в их движениях то и дело сквозила
расчетливость, которую дети, быть может, не замечали. Крепкий
старик в синей рубашке и помятой кепке проходил по краю проезжей
улицы, мимо кафе, и волочил на металлическом поводке расхлябанную
тачку. Двое парней, сидевшие за столиками, обернулись в его
сторону. Один из них, в голубой рубашке, передвинул свою табуретку
к той черте, на которую косо отбрасывал тень брезентовый навес.
Даже продавщица невольно посмотрела на прохожего из помещения
через открытую дверь. "Что они нашли в нем особенного?"
– подумал Рашид. И сразу поймал себя на том, что его притягивает
грохот, издаваемый тачкой, а не старик, хотя Рашид как завороженный
не мог оторвать взгляда от его белесого и бесстрастного лица.
Старик двигался справа и перемещался далеко влево. Так что
Рашид проследил этот невинный маршрут, едва уловимо меняя
положение головы, пока она не "повисла" над его
левым плечом. Когда старик обогнул улицу, Рашид сделал шаг
влево, чтоб продлить наблюдение, но он всего лишь увидел однообразный
холст шершавой стены. Оконные стекла кафе искрились, окаймленные
перламутровой солнечной россыпью. Послышался гул. Подъезжал
грузовик. Он вероятно, "вынырнул" из поворота, за
которым только что скрылся старик. Тень грузовика ринулась
вверх по острому сгибу матовой стены, затем ее уродливый очерк
отразился в двух маслянистых окнах кафе и одним броском соскользнул
на обжигающий асфальт, залитый пронзительным светом. Машина
всем корпусом на секунду отрезала Рашида от предметов вокруг,
и прямоугольник ее тени затемнил сперва деревянную калитку,
потом гибкие травы, свисающие над канавой, потом холмик, потом
пустырь, потом бревно и внезапно пропал, налетев на булыжник,
словно растворился в нем. Машина приникла к земле, покатив
по отлогому спуску. Рашид стоял теперь лицом к ее слабеющим,
укороченным очертаниям. От кафе – параллельно грузовику, ограждая
часть дороги, – шла бетонная стена. Через сто метров она натыкалась
на грунтовую насыпь, в то время как улица врастала в проселочную
дорогу, которая тянулась дальше, рассекая пустынную равнину.
Позади Рвшида смолкли удары. Рашид оглянулся. Мальчики ушли.
Аспидно зияли три отдушины как подтверждение их "бегства".
Рядом были раскиданы ореховые скорлупки. У ног Рашида протекал
арык. Течение было спокойным, чрезвычайно замедленным, замедленным
настолько, что даже солнечные пятна ползли вместе с поверхностью
мутной воды. Воронка беззвучно поглощала густую жидкость.
Рашид пнул засохший комок, и глиняный шарик распался надвое,
еще не коснувшись водной глади. "Все идет хорошо, – подумал
Рашид. – Главное, ничего не упустить". Деревянный забор,
к твердости которого постепенно привыкал затылок Рашида, когда
он, прислонившись к нему, смотрел на желто-серый, непритязательный
фасад кафе и двух молодых посетителей, – забор, усеянный дырами,
облегал только границы двора. Его передняя часть завершалась
там, где виднелась излучина арыка. Узкий ручей круто сворачивал
в пробоину под забором, исподволь втекал во двор, в намеченные
борозды небольшого огорода, очерчивал этот участок, вливался
в новое, покатое русло, устремлялся по склону в глубину двора,
в свободный отрезок забора – прямо к пустынному полю. Рашид,
поддерживая правой рукой затылок, костяшками пальцев нащупал
развилку между досок. Он повернулся и сквозь щель, где прорезь
расширялась, взглянул во двор. С нижней ветки урючины вспорхнул
воробей. Лиственная пыль, словно зеленоватые блестки, тотчас
посыпалась – ветерок унес ее в сторону по некой незримой траектории.
Поднялась пятнистая собака и в течение пяти минут стояла совершенно
недвижно, упершись лапами в уступчивый песок. Затем животное
качнулось и вяло побрело между кустов, через выжженную растительность.
Собака двигалась с такой неспешностью, что вряд ли могла бы
исчезнуть из виду. Она шла так медлительно и тяжело, что казалось,
будто корова, безучастно застывшая впереди нее, сама неторопливо
боком приближается к ней. Неподалеку дымился пруд. Кое-где
валялись пяти-шести-семипалые листья, опаленные солнцем, лишенные
температуры и блеска. Собака неотвратимо продвигалась навстречу
к безмолвной и тучной скотине. Но в последний момент она,
сонно обойдя корову, очутилась как бы по ту сторону ее, где
не было деревьев, пруда и листьев, а лишь – взрыхленная земля.
Казалось, корова отделяла одну местность от другой. Внезапно
ее ресницы вздрогнули, и трепет пробежал от ресниц по всему
ее огромному телу. Рашид впился глазами в это великолепье
открывшихся ему оттенков. За спиной Рашида с нарастающим свистом
промчался автобус. Рашид проводил его пристальным взглядом.
Он неотступно смотрел ему вслед, пока не обнаружил, что уже
давно следит за новым объектом. Что-то белое, точно крохотный
флажок, смутно колыхалось вдалеке, где зыбкая линия шоссе
оттенила горизонт. "Объект" с каждым разом проступал
яснее, и его слабая рябь понемногу превращалась в четкое и
прочное колебание. Однако невероятно долго длился его путь
от шоссе к проселочной дороге, как будто он являлся промежутком
между ними. Наконец, ниточка горизонта чуть опустилась, и
на дороге возник силуэт женщины. Один из юношей (в оранжевой
футболке) встрепенулся и указал порывисто на женщину, чье
белое платье "сигналило" в отдалении. Он локтем
задел початый стакан – тот резко ударился о закраину столика.
У Рашида почему-то вздрогнула рука, словно только она услышала
этот звон. Парень, одетый в голубую рубашку, встал, не дожидаясь
следующего жеста, пересек тротуар и зашагал по улице. Чья-то
рука настежь отворила приоткрытую форточку. Летняя пыль время
от времени забивалась в рамы, прилипала к стеклам и взблескивала,
когда ее трогал солнечный луч. Только через верхнюю маленькую
створку проникал в помещение кафе теплый воздух. В квадрате
распахнутой форточки замерло уставшее лицо продавщицы. Не
успел Рашид заметить его, как оно мгновенно стало уменьшаться,
когда продавщица отходила спиной в глубь помещения, словно
мягко оттолкнувшись от окна, Рашид, казалось, видел сейчас
это лицо с обратного конца бинокля. Молодой человек в оранжевой
футболке сидел в одиночестве. Слегка выпятив подбородок, он
напряженно всматривался в даль, куда направился его товарищ.
Девушка в белом платье как будто шла назад или в лучшем случае
стояла на месте. К тому же оптический обман усилился от странной
медлящей поступи юноши в голубой рубашке. Трудно было избавиться
от чувства, что он бесконечно идет к своей цели. Юноша и девушка,
казалось, намеренно оттягивали встречу, точно боялись, что
навсегда окаменеют, коснувшись друг друга. Рашид почти оцепеневшим
взором наблюдал за ними так пытливо, что ему почудилось на
миг, будто он глазами дотронулся до этих людей. Однако спустя
секунду Рашид обнаружил, что это невесомое волокно паутины,
отпущенное ветерком, "полоснуло" ему веко. Автобус,
отсвечивая лобовым стеклом, возвращался к месту отправления.
Он пронесся мимо девушки, не потревожив ее, и после паузы
– оттеснил парня к обочине. Солнце слепило глаза, будто не
хватало рыжеватого пламени, охватившего всю местность. Юноша
в голубой рубашке, наконец-то, приставил ко лбу козырьком
ладонь, словно подобное положение руки могло придать ему решительность.
Автобус летел стремительно, скрадывая расстояние, но вдруг
затормозил у кромки тротуара. Кто-то спрыгнул со ступенек.
Машина тронулась. Мужчина, сошедший с автобуса, на мгновение
замешкался, ребром руки углубил продольную вмятину в "куполе"
своей ворсистей шляпы и ровным шагом направился по тротуару,
отчужденно сомкнув губы и время от времени поскрипывая черными
лакированными туфлями. Он оставил позади юношу в оранжевой
футболке, столики, брезентовый навес, окна, безликую стену,
телеграфный столб, поворот и продолжил путь в соседнем квартале.
"Похож на отца", – удивился Рашид. Опять начинается.
"Похож на отца". "Еще одно такое сходство,
и я закричу", – испугался Рашид. Отец умер. Да, его нет.
Эта истина повторяла себя непрестанно, неусыпно, ежеминутно,
словно Рашид обязан был непременно сказать ей что-нибудь,
как если бы она обладала живой плотью и голосом. Отец умер.
Рашид не сошел с ума. Он словно зажмурил глаза, и, когда открыл
их, все вещи были переставлены и от того, наверное, казались
другими. Птица в лиловом оперенье прошуршала в воздухе и крикнула.
Уборщица с ведром просеменила из кафе и выплеснула воду на
дорогу повеяло запахом земли, пропитанной июльским зноем.
Юноша в голубой рубашке возможно, без единой реплики, – взял
девушку за руку и безмолвно вернулся с нею к столику. Телеграфный
столб возвышался над округой. Рашид неожиданно поймал себя
на том, что, в то время как он взирал на телеграфный столб,
картина сменилась, и перед его глазами теперь трепыхалось
птичье перо, застрявшее в отверстии забора. Рашид понял, что
пропустил тот момент, когда он перевел взгляд с одного предмета
на другой. У него от волнения гулко стучало в висках. Внезапно
послышался тягучий, настойчивый звук: это корова сосала воду
из притихшего пруда. Спокойствие животного передалось Рашиду.
Он вновь ощутил уверенность. Молодые посетители все еще не
проронили ни слова, хотя их простейшие жесты, мимика и молчаливые
взгляды отличались явной непринужденностью. Цвета их одежд
– оранжевое, белое и голубое – подавляли пестрой и дерзкой
очевидностью весь задний фон, который занимал большую часть
кафе. Однако эти цвета притягивали взор лишь потому, что были
недвижны. Все трое сидели не шелохнувшись, будто напоказ.
Некоторое время неподвижность также царила в окрестности.
Но вот юноша в оранжевой футболке закурил сигарету, и девушка,
сидевшая в центре, рассеянно отодвинула к нему пепельницу.
Однако замедленность ее движения лишь усилила общее оцепенение.
Кольца дыма истаивали, только возникнув. Но одно колечко задержалось
в воздухе и, подстегнутое дыханием парня, закружилось дважды,
точно незримая ось вращала его. Вскоре оно превратилось в
тонкий сизый комок и рассеялось. Девушка улыбнулась – очевидно,
поэтому Рашид вообразил, что она шевельнулась. И действительно,
она протянула руку к стакану так естественно, что все остальное
казалось менее реальным. Слева от нее расположился на табуретке
юноша в голубой рубашке.
– Что ж, пойдемте, пора! – сказал
он с поразительной ясностью, и было непонятно, что больше
подчеркнул его голос: интонацию или слова.
Девушка кивнула. Оба встали и, не
оглядываясь, двинулись по тротуару. Третий погасил сигарету
и догнал их. Они шли к проселочной дороге, к шоссе мимо равнинного
ландшафта. У ног Рашида была протоптана пухлая, прозрачная
пыль – овальный оттиск его сандалий. "Если б отец был
жив, – подумал Рашид, – я бы целовал отпечаток его обуви".
Рашид ощутил холодок на руке – бабочка пристала к его запястью.
Он дунул в нее. Бабочка метнулась к берегу канавы, издавая
слабый звук, словно кто-то робко надавливал пальцами на плотную
шерстяную ткань. Рашид взглянул на часы. Минуло четверть часа
с тех пор, как он покинул городскую сумятицу и шум и пришел
сюда, в глухое местечко, где человеку не дает покоя только
одно: покой.
Опубликовано в
альманахе "Молодость" в 1987 г.
|
