ТРАЕКТОРИЯ
Гонимая ветром листва уплывала
В воронки пещер.
В борьбе со сном не проснуться всю жизнь,
Раскачиваясь от будней к будням.
Встретимся в лодке Харона,
Не снимая руки с оболочки дней.
Мягкой руки в белых чернилах распавшихся
черепков молочной бездны.
27.01.1994
|
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Можно вернуться в страну взглядов или жестов
и случайно там умереть, вместо птицы или
лошади. Люди не заметят исчезновения, смерть
лишь картинка, которая иллюстрирует движение,
причем часть движения. Ведь жесты и осколки
взглядов, как письма, ложатся у дверей, на
ступенях, где солнце и вечер длятся столетие.
Это возможно представить, как мы, освещенные
уходящим солнцем, сидим у стола, спиной
к дверям и каменным статуям. На картине
Брейгеля "Слепцы" я видел такие же напряжение
и тишину, охватившие фигуры нелепого падения.
Сейчас мы встанем и спустимся вниз, где
висят лоскутки в ветвях инжира. Бывает
время, когда нет сил встрепенуться, ожить.
А музыка – скальпель, срезает цветы под корень.
Я взял свою ладонь и словно на диске телефона
набрал номера лилий и ирисов
|
ПАУЗА
Огромный башмак летучей ладьи переполнен
буквами языка ветвей и листьев. Еще вчера
дерево касалось неба, сегодня оно повалено
вниз, под колеса автомобилей.
Жернова Баха перетирают зернистость будней.
Пауза длится до горизонта и там между скрипящими
дисками землетрясений повисла лодка, между молотом
и наковальней.
Плоские дни на палитре часов тонкой пленкой
сворачивают мостовые в рулоны географических
карт. Лезвия наших путей в масляной колбе
тлеющей позы, хочется полюбить и возненавидеть,
крепко вцепившись в поручни слов.
Ножницы взгляда вскрыли дольки пылающей мякоти
плода, мы провисаем в волокнах спонтанного
танца. Тени выхвачены из грядущего органа
мрака литопадом срубленного фонаря.
Что-то внимало нас на поверхности
черно-белого поля клавиш доисторического рояля.
Ворот Милосердия сколотая пауза – беззвучное
напряжение остановившегося падения. В сумерках.
Иерусалим. 20.01.1994
|
ДВОЕ
Я расскажу тебе сон. Как однажды
провалился в снег.
Лежал на спине, погружаясь все
ниже и ниже.
На дно мусорной свалки.
Ты не услышал мой сон, укрывшись
газетными новостями, тихо шептал:
как я ненавижу.
|
КАПЛИ РОСЫ
Утром тот же пейзаж, та же дорога.
Горят свечи.
Автобус тащится вверх.
Каждое утро я вспоминаю тебя – выросшую в цветочном горшке коралловую веточку.
В отблесках белизны трели сверчка.
В перевернутом автобусе капли росы.
|
БЕЗДНА
"Полые люди", – кричал Элиот
выпавшему из окна Паунду – мастеру выше чем он.
|
ЗАБЫТЫЙ КРАЙ
Живем под линией.
Кто ее прочертил?
Кто продлил нашу жизнь?
И отрастил гирлянду седых цветов...
Эти игрушки: мишки, зайцы, попугаи,
для детей нарисованы клоуном пестрым
и размножены на каждом лице,
на каждом окне, на всякой надежде,
кончающейся самоубийством.
В местах, где наша любовь цеплялась
в камнях виноградной лозой,
дикой травой под кромкой крыши – узлы телеграфных проводов, растянутых
над детским криком, над бессмысленным
желанием жить или умереть.
|
НА ОСТРИЕ СНА
Держась за подол, волочилась тень
по иероглифам мостовой.
Под столом пиршества, обгладывая кости,
прятались псы.
Я так презирал себя за то, что сумел
полюбить свою жизнь.
Слепым поводырем бежала мысль впереди
ее создателя.
Он вспоминал детство, окуная босые ноги
в теплую пыль.
Таким я застал его, пишущим планы на вечер:
позвонить, поехать...
В новом 5755 году по еврейскому летосчислению
он уснул в маленькой кухоньке на сломанной
табуретке.
В полночь его обнюхал кот.
В половине первого он видел, как таракан
шевелил усиками в шкафчике для посуды.
Он никогда не плакал, когда вспоминал
свою жизнь.
А сейчас, если его разбудят, он очнется
младенцем.
Завтра не наступит никогда. Он не узнает себя – грызущего бесконечно сладкое время.
|
ПРОЗРЕНИЕ
Размытые города – картинки
прозрачности действий.
Над кораблем затонувшим плывут
неподвижные рыбы.
Я тихо молился, совсем неумело,
невидимый для себя.
|
НЕГАТИВЫ ЯФФСКИХ
ВОРОТ
Вот кипарис. Выползла точка. Покачиваясь на осле.
Где выход? Я прижался к стене. Птицы сидят на коврах.
Прилип к месту. Скосил глаза, башня Давида рассыпается.
Каменные блоки в небе зависли. Гора Мориа проснулась,
отрывается от основ. Осел всадника потерял, покатился
к стене, прижал меня. Машины на дыбы встали, колеса в
воздухе крутятся. Осленок вдоль Западной Стены
идет, спотыкается. Глаза у осленка большие, черные, блестят.
Протянул я руки, опрокинул бокал, яблоки покатились.
Ребенок их собрал, вырос до неба, не вместился в кадр.
|
|