Драма в трех действиях

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
(в порядке появления их на сцене):

Кир-Статис, путевой сторож, 70 лет
Антонис, путевой сторож, 27 лет
Мантос, человек трудноопределимого возраста, примерно 33 года
Ставрос, утомленный многочисленными путешествиями, 42 года
Алекос, жизнерадостный парень, 25 лет
Варвара, красивая брюнетка, 30 лет
1-й матрос
2-й матрос
3-й матрос
Вангелис, капитан, 38 лет
Двое юношей – юнги
Анника, белокурая скромная девчушка, 19 лет
Стефос, отец Анники, 57 лет
Люди в порту: мужчины, женщины, дети, матросы
Девочка, дочь 1-го рыбака, 10 лет
1-й рыбак
2-й рыбак
3-й рыбак 

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Кир-Статис, Антонис, Мантос, Ставрос, Алекос, Варвара, матросы, Вангелис, юнги.

Перед занавесом, с обеих сторон авансцены, постоянно стоят две деревянные будки путевых сторожей. Между двух низеньких колонок с одного конца авансцены до другого протянута цепь, означающая, что проезд закрыт, пока не пройдет поезд.
Перед открытием занавеса из будок выходят путевые сторожа. Вечер. В руках у них фонари.

Кир-СТАТИС

Поезд прошел, давай снимать цепь. О-о-о-х, чертовски холодно сегодня, будто зима вернулась. Весна, а такая стужа...

АНТОНИС

Да, вечер нынче холодный. Видал? В поезде все были в теплых пальто. Блондинку в окне ты заметил? Как она вглядывалась в ночь.

СТАТИС

Чего ты хочешь от меня, сынок? Поезд проносится быстро, глаза мои не успевают. Вижу только одно: сперва два светлых круга, как глаза зверя, потом окошки мелькают, как звенья цепочки из света. Не успеешь и глазом моргнуть, а они уже пропали в темноте. Ничего не успеваю разглядеть.

АНТОНИС

Но та женщина, о которой я тебе говорю, была отчетливо видна... Ее волосы в оконной раме сияли, будто месяц, приклеенный к стеклу. Она отвернулась от людей, будто хотела выпрыгнуть из поезда. Мне кажется, я ее вижу. Может, она уже выпрыгнула и бродит где-то здесь.

СТАТИС

Ты новичок в нашем деле, не привык еще. Пройдет время, и ты научишься не обращать внимания на то, что происходит в поезде. Будешь только натягивать и снимать эту цепь и не видеть ничего дальше этого деревянного ящика. Так и успокоишься. А что до женщины, говоришь, так она, дорогуша, наверняка едет к милому в какую-нибудь страну с диковинным названием, Сурден или Картолаи, черт их знает, как они называются. Никогда не могу запомнить названия – да и зачем они? Две линии только да поезд – свистит и проносится мимо. Вернется потом, и опять пропал.

АНТОНИС

Да. Две линии и поезд... Он уходит, наполненный светом и людьми, и среди них белокурая женщина с большими глазами. Она глядит в окно, будто хочет выпрыгнуть. И улыбается в ночи.

СТАТИС

Не тревожься. Она не спрыгнула. Кто прыгает с поезда, разбивается.

АНТОНИС

А мы оба разве не спрыгнули с поезда?

СТАСИС

Нет, нет. Мы не прыгали. Мы сошли. Сошли так спокойно, что даже коленок не поцарапали. Одно дело спрыгнуть, другое – сойти.

АНТОНИС

Да, совсем другое. Когда прыгаешь, погибаешь один раз. А когда сходишь, погибаешь каждый день.

СТАТИС

Потихоньку ты об этом забудешь, и станешь думать, что погибли все, остался ты один видеть, как гибнут другие. Ты меня послушай. Привыкнешь и не будешь больше заглядывать в поезд. Тебе, конечно, еще рано. Потому ты и выхватываешь каждый день какую-нибудь картину из освещенного окна поезда, приклеиваешь ее на сердце, чтобы ночь провести. Так и марку приклеивают на письмо, чтобы послать кому-то, кто тебя любит. У тебя кто-нибудь есть, кто ждет письма от тебя?

АНТОНИС

Нет.

СТАТИС

К чему тогда письмо? Зачем пишешь? Кому пишешь?

АНТОНИС

Себе.

СТАСИС

Тоже неплохо. Но тогда тебе не нужна марка с портретом блондинки. Ты его пишешь и передаешь из руки в руку. И не нужно ни почты и вообще никаких хлопот. Расстояние сужается. Очень скоро ты бросишь писать... Потом думать о письме. Привыкнешь... И все будет хорошо – тихо и спокойно.

АНТОНИС

Я хочу привыкнуть.

СТАТИС

Так и будешь то натягивать, то снимать эту цепь, будто сам определяешь маршрут людей. И станешь спокойным-спокойным, без радости и без печали – как сам Господь Бог.

АНТОНИС

Без печали и без радости – как сам Господь Бог.

СТАТИС

У-у-у-у... Еще холоднее стало. Давай снимать цепь и пошли по своим ящикам. Следующий поезд будет в два с четвертью пополуночи. Привыкнешь.

Снимают цепь.

АНТОНИС

Привыкну?

СТАТИС

Пока привыкнешь, нас отсюда выгонят. Не сегодня-завтра будет готова новая линия, поезда здесь ходить не будут. Только я отсюда никуда не уйду. Ну, все, пока, спокойной ночи.

АНТОНИС

Спокойной ночи.

Поднимают с земли фонари, закутываются поплотнее в пальто и расходятся по своим будкам.

Открывается занавес

Старая набережная с каменным парапетом. Каменные ступени ведут вниз, в порт. Скамья. Два телеграфных столба. Вечер. Звездное небо.
Подходит Мантос, плохо одетый, босой. Под мышкой держит старый, потрепанный футляр от скрипки.

МАНТОС

Ахахахуа... Какая здесь прохлада
и легкий ветерок. Ах, хорошо-то как.
Подставлю ветру морду я свою,
и пусть меня бесплатно он побреет.
А что, ведь Мантос умный.
Пусть Мантоса помешанным считают.
Нет ничего лучше, как помешанным прослыть.
Ты можешь говорить и делать
все, что тебе в голову взбредет.
Отчета никому давать не надо.
И моментально все дела вершишь. Долги заплатишь,
не поздороваешься даже и с отцом.
Твой ближний не считается с тобой,
а это так прекрасно, что сказать ты можешь:
Я не хочу, чтобы со мной считались.
Язык высовывай – дразни детей и взрослых
и кувыркайся, и в грязи валяйся,
хихикай и на четвереньках ползай.
Ладони растопырь и к носу приложи –
играй на флейте в воздухе и вообще
все делай, что захочется, что выгодно тебе.
Красиво расстегни штаны,
Мочись пред ними, плюй на них,
их жестом оскорбляй, и пусть смеются,
порой тебе давая подзатыльник
и приговаривая: сумасшедший Мантос.
И только так, с таким прекрасным званьем
идешь ты по миру, забот не знаешь.
Что делаешь? Все время ищешь что-то,
чтоб время убивать, оно тебя же убивает.
Быть может, лучше было бы мне слушать
других безумства, разевая рот,
и восхищаться тем, над чем смеяться надо?
А дома у нас с утра до вечера
отец колотит мою мать.
Она же, от побоев и работ освободившись,
Порет братьев моих и сестер,
А те бьют кошек и собак.
Один я вырвался из того хоровода:
меня не бьют, и сам я никого не бью.
Собаки же, которые пороть не могут
тех, кто порет их, вот они, здесь –
бегут за мной и скалят зубы,
все вместе по ночам на меня лают –
гав, гав – и я так лаю на людей.

(Обращается к воображаемой стае собак):

Э-э-э, гав, гав... Да замолчите же, собаки.
Что это? С вами и малыш пришел?
Зачем ты с этими цепными псами?
Ба! Хромаешь ты? Дай, детка, посмотрю
на лапку_. Ранена она?

(Садится на землю, ухаживая за будто бы раненым воображаемым щенком.)

Колючка, может быть, застряла, беспокоит.
Да погоди же. Больно? Нет
ничего страшного. Дай я перевяжу
тебя платком.

(Достает из-за пазухи цветной платок и перевязывает невидимую лапку щенка. Платок, конечно, остается на земле).

Не беспокойся.
Платка другого, правда, нет.
А рукава на что?
Когда из носа потечет, утрусь я ими.

(Соответствующий жест).

А теперь в путь. Пошли, а то я вижу
сюда идут какие-то дебилы, о том не зная.
Но мы-то знаем: мы помешанные –
идем прямехонько к тому, чтобы стать мудрыми.

(Зовет воображаемую собаку).

Беги, уж ветры дуют, а они
не только лампы гасят – гасят звезды.

Медленным шагом входят, беседуя, Ставрос и
Алекос.

СТАВРОС

Откровенно говоря, Алекос, я не понимаю этой твоей страсти к путешествиям.

АЛЕКОС

А я не понимаю, как ты можешь после стольких странствий сидеть на стуле и переписывать контракты – не писать, а переписывать.

СТАВРОС

(С долей иронии): Сказать по правде, все эти контракты почти одинаковы. Их классическая фразеология достойна удивления: будто переписываешь с одного на другой. А переписывать уже переписанное удобнее, я хочу сказать – приятнее. Избавляешься от непосредственного контакта с вещами и от ответственности.

АЛЕКОС

Прости, но... Разве это не похоже на трусость?

СТАВРОС

А хотя бы и так. Согласен. Когда смелость не приносит результатов, трусость – законная оборона... (Меняет тон). Что же дo путешествий – к чему они? Ездил я ездил, просадил отцовское наследство. И что? Всюду одно и то же, вся земля будто одна пядь. И море – только капля воды. Больше ничего. Итак... Самые мягкие сиденья они же и самые жесткие. У меня в нотариальной конторе хороший стул... Во всяком случае, не хуже других. Давай присядем.

Садятся на скамью.

АЛЕКОС

Не знаю. Не понимаю. Чувствую только, что не могу так, что не может так быть.

СТАВРОС

Это твои двадцать лет говорят. Если бы ты знал, ты остался бы здесь, чтобы сохранить по крайней мере желание путешествовать. Это было бы, скажем, как длящаяся юность, как невыполненный контракт, все еще не утративший силу.

АЛЕКОС

Не могу. Как бы это тебе объяснить. Иногда мне кажется, будто меня где-то ждут... Что я должен что-то сделать... Много сделать... Толком не знаю. По вечерам, когда я гуляю по набережной и вижу далекие огни кораблей, мне кажется, они зовут меня.

СТАВРОС

(Рассеянно соглашается): Да, да. (Улыбается).

АЛЕКОС

Не надо, мне трудно разговаривать с тобой, когда ты улыбаешься. А свободно говорить я могу только с тобой, ты это знаешь. Я так многим тебе обязан.

СТАВРОС

Да ладно тебе...

АЛЕКОС

Нет. Знаешь, чем были для меня книги, которые ты давал мне читать? Будто открыл мне дверь в мир.

СТАВРОС

(С такой же улыбкой): Или закрыл!

АЛЕКОС

Нет, нет. Помню, в одной из твоих книг – я даже это место подчеркнул – говорилось: «Вытянутые пальцы колоколен указывают на меня, будто я виноват: мог что-то сделать, но не сделал».

СТАВРОС

Вечно они развращают эти вечно наивные простоватые книги.

АЛЕКОС

Это мудрые, скажем, братские книги – они объединяют всех людей. Помнишь, ты читал мне стихи? (Декламирует просто, взволнованно, но без напыщенности):

Что это во мне, что в гуле моря отдается!
До корней волос, до ногтей на ногах
пульс океана отдается, и еще сильнее
живым я ощущаю каждый волос,
словно жилу, пульсирующую на ветру,
словно корень, укоренившийся в небе,
а я, как дерево, повернутое ввысь корнями.
На конце каждого из корней – звезда,
на конце каждого листа – волна.

(Пауза. Через некоторое время говорит спокойно, но как будто печально): Это из «Обрученного с морем». Эту книгу тоже ты мне давал. Помнишь?

СТАВРОС

Да «Обрученный с морем». Ты взял название книги как псевдоним, когда посылал в журналы свои первые опусы.

АЛЕКОС

(Почти стыдливо): Я тогда мальчишкой был.

СТАВРОС

А теперь?

АЛЕКОС

Теперь нет. Только ты...

СТАВРОС

Что я?

АЛЕКОС

Ну, вроде бы постарел... Прости меня...

СТАВРОС

(Задумчиво и как будто равнодушно): Постарел...

АЛЕКОС

Я не хотел... Только ты не говоришь больше так, как прежде.

СТАВРОС

Так ведь сказали мы? – Постарел я, Алекос.

АЛЕКОС

(Будто не слыша): «Сердце мое, как широкое знамя, колыхающееся на ветру». Это ты, Ставрос, сказал.

СТАВРОС

Неужели я такое говорил? Забавно, как и то перевернутое дерево.

АЛЕКОС

(Следуя за своими мыслями): Как я любил тебя тогда. (Поправляется): И теперь тоже... Когда ты уехал отсюда, я так плакал, так плакал... Сидел на берегу моря... И – словно весь мир опустел. А потом, когда ты вернулся... Будто другим стал...

СТАВРОС

(С горечью): Другим... Голос может меняться, Алекос. Но сердце не меняется. (Снова другим тоном): Стало быть, ты окончательно решил путешествовать.

АЛЕКОС

Да.

СТАВРОС

(Советует, жестко): Смотри, не разбрасывайся. Когда раскаешься, не сможешь собрать осколки самого себя. Да и не захочешь. Таким усталым будешь.

АЛЕКОС

(Так же невольно жестко в своем романтизме):

Море разбивается на мириады волн,
но все равно остается морем.
И всегда поет и сверкает.

СТАВРОС

Так пишут в книгах. Но ведь ты – не море, ты – человек. Устанешь. Сломаешься.

АЛЕКОС

(С горечью): Как же ты изменился, Ставрос. Особенно в последние дни. Все же ты не кажешься ожесточившимся. Скорее печальным.

СТАВРОС

(С напускной холодностью): Печальным? Да нет же, отчего... (Другим тоном): Как же будет жить твоя мама, когда ты уедешь?

АЛЕКОС

Буду высылать ей, сколько смогу. Как она теперь живет? Что я делаю для нее, живя здесь?

СТАВРОС

Да только тем, что она видит тебя, готовит для тебя еду, стелет постель... По вечерам, когда ты засыпаешь, подтыкает одеяло под плечо...

АЛЕКОС.

Ты прав, Ставрос. Но я больше не могу. Понимаешь? Хочу – жажду – увидеть, узнать, поработать. Ты же знаешь, как я жил. С малых лет – мальчишка на побегушках, строитель, плотник, маляр. А по ночам при лампе занимался... Бедная моя мама... «Ложись спать, – говорила она мне. – Поспи». Теперь я должен побольше ей посылать. Мне необходимо уехать.

СТАВРОС

(Снова холодно и жестко): Ты, похоже, боишься страдания и стараешься его избежать. Ничего не делаешь. А когда движение прекращается, ты умираешь каждую минуту. Если бы ты принимал все, как есть, ты победил бы.

АЛЕКОС

Я бы умер, говоришь. А я ни с чем не хочу соглашаться, пока не узнаю. Не умею я ответить тебе, Ставрос. Только сердце мое тебе не верит. (Издалека доносится матросская песня. Алекос встает со скамьи, небольшая пауза). Слышишь? Как можно оставаться здесь, не двигаться и вести разговор о движении и неподвижности? Слушай... Это матросы поют...

МАТРОСЫ

(Издалека):

Море, ты парней губитель, море
море ядовитое,
заставляешь остров наш
все время ходить в черном.
Море...
Солона твоя вода...

Море с песней,
море с гневом,
всей воды твоей не хватит
мое горе утопить.
Море...
Голубая твоя вода...

В то время, как матросы поют, Алекос со Старосом продолжают разговаривать, но медленно, с паузами.

СТАВРОС

Слушаю эту песню, и мне кажется, будто она из моей памяти звучит.

АЛЕКОС

Будто само море поет. Слышишь... «Море, солона твоя вода». Сейчас они пьют в таверне на берегу. А завтра снова в море. Порты, города, люди, песни. Выпивают стакан вина на берегу и опять уходят. Уходят... Везут во все концы света уголь и зерно, связывают страны одну с другой и заставляют их плясать вокруг моря. Ты послушай: «Всей воды твоей не хватит мое горе утопить».

СТАВРОС

Слышу... «Всей воды твоей не хватит мое горе утопить»...

Мимо них пробегает Варвара.

АЛЕКОС

Вот и Варвара.

СТАВРОС

Вижу.

ВАРВАРА

Чертово отродье, бешеные собаки. Да я исцарапаю вас вот этими ногтями, но не лягу с вами, пьяницы. (Прячется за телеграфным столбом).

Входят трое матросов.

ПЕРВЫЙ МАТРОС

Где она? Куда подевалась эта подлая шлюха?

ВТОРОЙ

Как сквозь землю провалилась. Где она могла спрятаться, черт возьми?

ТРЕТИЙ

(Самый младший): Отстаньте от нее, ребята. Не пристало нам гоняться за бабами.

ПЕРВЫЙ

Не в настроении нынче Варвара.

ВТОРОЙ.

Сам виноват. Ты плеснул ей вином в лицо и кораллы не отдал.

ПЕРВЫЙ

Такой роже только кораллов не хватает. Я их для своей девушки приберег. Куда она, к дьяволу, провалилась?

АЛЕКОС

(Подходит к ним): Здорово, ребята. Если вы про Варвару говорите, так я ее недавно видел. Вихрем пронеслась и скрылась в темноте. Вы ее напрасно ищете. И извините меня, но я скажу: не к лицу вам гоняться за женщиной, если она не хочет иметь с вами дела.

ВТОРОЙ МАТРОС

Ты не знаешь, что это за штучка. Она доводит тебя до белого каления, а потом ускользает, как угорь.

АЛЕКОС

Я ее толком не знаю. Слышал только, что она бедная девушка, спит где-то под лодками и что однажды в сильную бурю она прыгнула в море и спасла утопающего ребенка.

ТРЕТИЙ МАТРОС

Правильно я говорил: она на других не похожа. В ней есть что-то такое...

ПЕРВЫЙ МАТРОС

Клянусь Николаем Угодником: ушам своим не верю.

СТАВРОС

Алекос, я ухожу. Спокойной ночи.

АЛЕКОС

До свидания, Ставрос. (Ставрос медленно удаляется). И не только это. Когда-то один капитан подарил Варваре кольцо, а она пошла и украдкой положила его под подушку Аннике, дочке рыбака дяди Стефоса. Анника была обручена, а денег на обручальное кольцо у нее не было. В тот вече Варвару арестовали, как воровку – видели, как она выпрыгнула из окна, и ей пришлось оправдываться. Кольцо нашли, а ее все равно арестовали – обвинили в краже кольца. Она сидела в тюрьме, пока не вернулся капитан Вангелис и не подтвердил, что сам подарил ей кольцо.

ПЕРВЫЙ МАТРОС

Пока, ребята. Завтра встретимся на корабле. А тебе спасибо за то, что объяснил. Скажи мне, как тебя зовут.

АЛЕКОС

Алекос меня зовут.

ПЕРВЫЙ МАТРОС

Прощай, парень. Меня Яннисом зовут. До свидания. (Хочет уйти).

ТРЕТИЙ МАТРОС

Куда ты теперь?

ПЕРВЫЙ МАТРОС

Пойду искать Варвару. Все переверну, но мне надо обязательно найти ее сегодня.

ВТОРОЙ МАТРОС

И не стыдно тебе. После всего, что ты услышал.

ТРЕТИЙ МАТРОС

Нет, не надо. Моряка уважают там, где...

ПЕРВЫЙ МАТРОС

Да не бойтесь вы. Я хочу ее найти, только чтобы подарить эти вот кораллы. Пока.

ВСЕ

Пока.

ПЕРВЫЙ МАТРОС

Варвара! Эй, Варвара! (Уходит, крича): Варвара-а-а!

ВАРВАРА

(Выходит из-за столба). Какого дьявола орешь ты здесь среди ночи, мое имя выкрикиваешь? Пасть у тебя, как труба пароходная.

ПЕРВЫЙ МАТРОС

(Растерянно): Варвара... Вот... Я хотел...

ВАРВАРА

Чего слова жуешь? Хотел, хотел... Знаю я, чего ты хотел. Одолело одиночество на корабле, и теперь на суше тебе нужна женщина. Одного моря, значит, вам мало. Зачем тогда жен бросаете и уходите на этой ореховой скорлупе?

ПЕРВЫЙ МАТРОС

Варвара...

ВАРВАРА

Заладил: Варвара да Варвара. Пока вы на корабле, вы жаждете нашей плоти. А когда мы вам подарим свое тело, вы возвращаетесь к своей шлюхе – к морю. Чего стоишь, как дурак, уставился на меня глазами, как у дохлой рыбы? Уснуло, что ли, море у тебя в жилах? Иди вперед, я пойду следом, чтобы люди нас вместе не видели. Только учти: я хочу первоклассную гостиницу с чистыми простынями. Ну иди же!

ПЕРВЫЙ МАТРОС

Нет настроения.

ВАРВАРА

Не тревожься. Я помогу тебе найти настроение. А заплатишь мне кораллами.

ПЕРВЫЙ МАТРОС

Нет их у меня. Я их в море бросил.

ВАРВАРА

А вот это, что держишь, это что?

ПЕРВЫЙ МАТРОС

А эти – вот, бросаю сейчас. (Бросает коралловые бусы и поспешно уходит. В этот миг появляется Мантос и ловит бусы).

МАНТОС

Дождь коралловый идет, дождь бриллиантовый,
от звезд льется дождь из цветов и огней, гав, гав,
белый камень, камень черный...
Привет вам, капитаны, на гулянке
вас застаю. Хотите, вам полаю,
а вы мне косточку подбросьте поглодать.
Хотите, вам сыграю серенаду,
на скрипке серенаду белую,
а то и песню черную иль красную.
Гав, гав, собачка черная с белым голоском.

ВАРВАРА

Здравствуй, Мантос. Сыграй что-нибудь, а я станцую. Развеселим наших парней, а то они совсем задубели, соль у них на коже застыла, и мозг в костях застыл, как соль.

МАНТОС

(Открывает футляр, делает вид, будто достает скрипку, прилаживает ее на плече. Водит правой рукой, будто держит в ней смычок. Говорит отчетливо и напевно):

Слушай мотив до умопомрачения,
он поет песни молчания,
а кто их слушать не умеет,
тому к лицу бородка и рога.

ВАРВАРА

(Танцует и поет): Играй громче, громче, говорю,

Води смычком, вытаскивай молчание,
а голос свой спрячь.
Тому, кто не умеет слушать,
к лицу бородка и рога.

МАНТОС

Гав-гав, хоп-хоп, тащи, бросок,
зажми в зубах сыра кусок.
В сердце камень зажми,
в руках камень зажми,
зажми камень и кинь,
пусть все будет ясно, как день.

ВАРВАРА

Зажми камень и кинь,
пусть все станет ясно, как день.

(Танцуя, замечает оставленный Мантосом на земле, платок, нагибается и поднимает его):

Вот тебе на – платок нашла.
Покручу его, как веретено,
расправлю его, как парус,
как парус моего корабля,
он к милому плывет
без весла, без весла.

Матросы уходят, сгорбившись. Алекос издали наблюдает за Варварой.

МАНТОС

Это мой платок, отдай мой платок,
отвязался он от лапы собаки моей,
завяжу его на ручке детки моей.

(Делает вид, будто кладет скрипку в футляр и закрывает его. Гонится за Варварой).

ВАРВАРА

Не отдам. Я его на земле нашла. Мне его судьба посылает. (Убегает от Мантоса).

МАНТОС

На, возьми кораллы. Они мне с неба свалились. А платок отдай, а платок мне отдай – я перевяжу лапку собаке.

ВАРВАРА

Отдай кораллы вон тому господину, вон он стоит там, как колонна. И позволь мне самой перевязать собаке лапу.

МАНТОС

Вот, господин Алекос, пожалуйста, кораллы. (Варваре): Давай собаке лапу перевязывать (Садятся наземь).

ВАРВАРА

(Садится рядом с Мантосом, и они начинают перевязывать лапу воображаемой собаки). Хорошая собачка, дай мне свою лапу.

Вот так. Кто тебя ударил?
Люди злые, поостерегись.
Разве не узнала до сих пор?

МАНТОС

Э-э-э, ты там поосторожнее, а то ей больно будет. Поласковее. Ты что – собак за людей принимаешь? Думаешь, они как люди? Им больно, не затягивай платок. Погоди. Смотри, как надо: вот так.

Теперь больно? Нет, не больно,
теперь она может и ходить.
Пошли, пошли (подзывает собаку),
а то нас буря застанет.
Погоди, скрипку возьму,
научу тебя молчанью своему.

Мантос уходит, подзывая собаку. Платок остается на земле.

ВАРВАРА

(Все еще сидя на земле, берет платок, разглядывает его, потом комкает и засовывает за пазуху. Оборачивается, смотрит на Алекоса). Тебе чего? Стоишь тут, смотришь на наши дурацкие выходки?

АЛЕКОС

Я на море смотрю.

ВАРВАРА

Делаешь вид, будто смотришь на море, а сам косишься на мои ноги. (Прикрывает их платьем). Так чего тебе надо?

АЛЕКОС

(Спокойно играя бусами): Зачем ты взяла платок Мантоса?

ВАРВАРА

Чтобы нос вытирать.

АЛЕКОС

Возьми кораллы, надень на шею. Они твои.

ВАРВАРА

Не нужно мне никаких украшений. Да и не подходят они мне. Наверно с ними я тебе понравилась бы больше. Ты привык видеть на женщинах кружева, драгоценные камни. Но, если хочешь меня такой, пойдем. Идем к морю. К людям. Я знаю одно тайное местечко. Там и постель есть – из водорослей.

АЛЕКОС

Нет, не хочу.

ВАРВАРА

Тогда чего тебе надо? И вообще, кто ты такой, что приходишь к нам и прикидываешься святым? Думаешь, я не слышала, что ты говорил, пока за колонной стояла? Зачем ты стараешься спасти меня от них? Кто тебя просил вмешиваться? Ты мне всю работу сорвал нынче вечером. Когда я убегаю, мужчины распаляются сильнее и платят мне больше. А ты чего суешься? Откуда ты меня знаешь? Знаешь, кто я?

АЛЕКОС

Человек.

ВАРВАРА

Нет, нет. Я из тех. Путана я. Меня знают и так называют все в порту. Что за сказки ты здесь плел про меня? Когда это я бросилась в море и спасла ребенка?

АЛЕКОС

Я знаю: если бы ребенок тонул, ты бы бросилась его спасать.

ВАРВАРА

Если бы да кабы... Если бы ты попался мне в руки, я могла повалить тебя и шею свернуть. Кто тебе приказал совать свой нос, куда не просят? Ладно, пошли. (Тянет его за рукав). Пошли, говорю...

АЛЕКОС

Нет, не пойду. Хочешь, посидим здесь, поговорим.

ВАРВАРА

Рядом со мной никто не садится. Только, конечно, если за своим делом. Я не хочу сидеть ни с кем рядом. Ты-то кто? Притворяешься, будто меня жалеешь. Кто у тебя жалости просил? Кто? Скотина. Кому нужно, чтоб ты слюни распускал? Кольцо, говоришь, я нашла и подложила его Аннике. А я украла его у капитана. Ты об этом не знаешь? Вот я и говорю тебе, теперь будешь знать. Заруби себе на носу: я его украла, как украли и у меня. Здесь не дают друг другу, только воруют.

АЛЕКОС

Ты украла, чтобы отдать Аннике?

ВАРВАРА

Украла, потому что так захотела. А к Аннике пошла, потому что она была помолвлена, могла мне поспособствовать, чтобы я украла. Когда я поняла, что меня заподозрили, положила кольцо ей под подушку – для отвода глаз.

АЛЕКОС

А капитан зачем говорил, что подарил его тебе?

ВАРВАРА

Да потому что захотел, как и твоя милость, казаться великодушным. Ну? Теперь что скажешь? Говори же... (Смеется). Такой добрый господин. Дай сюда мои кораллы. Это мои бусы. Если бы ты не встревал, мне бы и еще чего-нибудь дали, не считая того, что я стащила бы.

АЛЕКОС

(Замахивается, чтобы бросить бусы в море. Варвара хватает его за руку, нитка обрывается, и кораллы рассыпаются). Лучше бы они в море вернулись. Морским цветам не место на суше.

ВАРВАРА

(Ползает по земле, собирая бусины). Это мои кораллы. Выбросить их хочешь? Думаешь, их можно выбросить так просто. Они мои, мои...

АЛЕКОС

Да они твои. Подбери их и ступай отсюда.

ВАРВАРА

Подбери и ступай... Господин... Кто ты такой, чтобы мне приказывать? И я не у тебя дома, чтобы ты меня прогонял. Я здесь, на площади, женщина для всех... Сюда за мной приходят... Хочешь, посиди здесь, увидишь, как они будут увиваться вокруг меня, как кобели вокруг суки, когда ее время настает...

АЛЕКОС

Да... Посижу... Хочешь, садись рядом со мной.

ВАРВАРА

Чтобы такой добрый, такой честный господин сидел рядом со мной... Нет, нет. Не надо мне твоего великодушия. И кораллы забирай. Не хочу их. Не хочу ничего, чего касались твои руки.

АЛЕКОС

Оставь их у себя. Они твои. Сядь сюда. Посмотри на море – какое оно красивое. Ты не хотела бы путешествовать?

ВАРВАРА

Нет. Ничего я не хочу. Не хочу, чтобы ты меня расспрашивал. Слышишь? Не хочу. Что уставился на меня, как дурак? А? Я тебя ненавижу. И тебя, и всех. Не смотри на меня, скотина.

АЛЕКОС

Ты права. Так мне и надо. Прости. Я вел себя...

ВАРВАРА

Значит, я правильно тебя ругала? Понял и просишь прощения? (Смеется). Люди, послушайте, у Варвары просят прощения! (Смеется громче). На, получай. (Бьет его по лицу). Вот тебе мое прощение... На тебе... На... А ты меня что не бьешь? Не бьешь меня, кобель? Не бьешь? Нет? Нет... Нет... (Задыхаясь от плача, закрывает лицо ладонями и уходит).

АЛЕКОС

(Кричит ей вслед): Варвара! Прости меня, Варвара... (Сам с собой): Ушла Варвара. Варвара заплакала, Варвара... (Повторяет ее имя, сдерживая рыдания. Потом кричит): Эй, море, невеста моя... Здесь на земле тоже есть люди такие же красивые, как ты. Они сердятся и плачут. Они также сердятся и плачут, смеются и сверкают, пока буря и гнев не улягутся и останутся только твой смех и твой блеск. (Видно, как по лестнице с мола поднимается капитан Вангелис, за ним двое юнг несут что-то тяжелое). Капитан Вангелис! Капитан Вангелис, за тысячу миль узнаю твою твердую поступь...

ВАНГЕЛИС

Годы не берут нас что-ли? А тебе, негодник, что надо здесь в порту в такой час? Бросил маму одну и шляешься по ночам?

АЛЕКОС

Сижу здесь, корабли приветствую.

ВАНГЕЛИС

Был бы жив твой отец, он бы тебе всыпал. Морю глазки строишь. Ревнуешь, черт бы его побрал. Мало что-ли из-за него y нac людей оделось в черное?

АЛЕКОС

И это говоришь ты, капитан Вангелис, а сам день и ночь шлепаешь по воде.

ВАНГЕЛИС

У меня и сердце, и кости промокли. Почему об этом не говоришь? Да потому, что я собираюсь тебе помешать. Ведь если раз обмакнул мизинчик в море, влезешь потом в него целиком и обратно уже не вылезешь.

АЛЕКОС

Зачем вылезать? Что может быть прекраснее моря?

ВАНГЕЛИС

Белый уютный домик на берегу, женушка еду тебе готовит, стелет постель, ласково с тобой разговаривает; два-три малыша взбираются к тебе на колени, играют твоими усами, а ты им рассказываешь сказки о дельфинах, как они гоняются друг за другом за коралловыми рифами, собирают гроздья жемчуга и относят их доброй морской русалке. Она гладит дельфинов по спине, а глаза у нее сияют, сияет и морское дно. А моряки, завидев это сияние, кидаются в море и тонут. Да, да, это надо хорошо объяснить малышам, чтобы застряло у них в головенке: тонут в море.

АЛЕКОС

А добрая морская русалка что тогда делает?

ВАНГЕЛИС

А что ты хочешь, чтобы она делала? Бросает моряков на съедение акулам, а сама смотрит и поет. Глаза у нее сияют, и море сияет, и моряки снова бросаются и тонут – сказка повторяется.

АЛЕКОС

И глаза у русалки сияют, и море сияет, и моряки прыгают в море и тонут. Красивая сказка о море. Прежде ты мне ее не рассказывал.

ВАНГЕЛИС

Я ее сегодня вспомнил. Почему-то она именно сегодня мне на ум пришла.

АЛЕКОС

Ты стал бы рассказывать ее своим детям?

ВАНГЕЛИС

Стал бы так, как сейчас тебе рассказал.

АЛЕКОС

И не побоялся бы, что и они когда-нибудь бросятся в море?

ВАНГЕЛИС

Для того и стал бы рассказывать, чтобы побоялись.

АЛЕКОС

Сам-то ты не бросался.

ВАНГЕЛИС

Откуда тебе знать, бросался я или нет.

АЛЕКОС

Я же вижу.

ВАНГЕЛИС

Что видят глаза, не всегда правда.

АЛЕКОС

Это ты хорошо сказал. А теперь слушай продолжение сказки. Добрая русалка подобрала кости моряков, проделала в них золотым ножиком несколько отверстий и превратила их в свирели. Вот почему море с каждым днем поет все прекраснее.

ВАНГЕЛИС

Пора теперь повторить то, что ты мне раньше рассказывал: как моряки затыкали уши, чтобы не слышать, и привязывали себя к мачтам, чтобы не прыгнуть в море.

АЛЕКОС

Не об этом я хотел сказать, а о моряках, которые не привязывают себя к мачте, но и в море не бросаются, и уши не затыкают, чтобы слушать песню моря и доплыть туда, куда хотят.

ВАНГЕЛИС

Сдается мне: нет в твоей сказке правды.

АЛЕКОС

Нет, капитан Вангелис. Это не ложь. А если бы и было ложью, все равно когда-нибудь стало бы правдой. И согласись: это было бы прекрасно!

ВАНГЕЛИС

Прекрасно, говоришь? Более того – невозможно.

АЛЕКОС

Прекрасно уже то, что прекрасное может стать возможным. Что эти парни тащат?

ВАНГЕЛИС

Как тебе сказать, сынок... Мир изменился, а с ним изменилось и море. Вместо губок ныряльщики достают железные шапки. Только... Да вот сам посмотри, чтобы понять. Эй, ребята, идите сюда.

Юнги подходят, неся статую – бюст девушки.

АЛЕКОС

Это статуя. Красивая девушка и дикая. (Зажигает спичку, рассматривает). Волосы не причесаны, растрепаны бурей, а глаза закрыты.

ВАНГЕЛИС

Тебе не кажется, что это портрет морской русалки?

АЛЕКОС

Морская русалка с закрытыми глазами – чтобы мы не видели их сияния и не пугались. (Снова зажигает спичку). По-моему, она похожа на Варвару.

ВАНГЕЛИС

(Удивленно): На Варвару? Да. (Почти сердито): Ты-то откуда знаешь Варвару?

АЛЕКОС

Я ее вижу и знаю, как все.

ВАНГЕЛИС

(Более резко). Откуда люди могут знать Варвару? И ты тоже? (С беспокойством, гневно): Может, и ты с ней был? Сегодня вечером? И потому ты здесь?

АЛЕКОС

Да нет же, капитан Вангелис. Я не был с ней и никогда не пойду. Хотелось бы знать – так, из любопытства. Это правда, о чем все говорят: будто она украла у тебя кольцо, а ты, чтобы спасти ее от тюрьмы, сказал, что подарил его ей.

ВАНГЕЛИС

Пусть отсохнет язык у того, кто это говорит. Не крала она у меня кольца. Это все злые сплетни и клевета. Кольцо это было не чем иным, как... Тьфу, типун мне на язык... Не могу я ничего больше тебе сказать. Я поклялся небом и морем никогда этого не выдавать. Я и так много наболтал. Если бы она это слышала, никогда в жизни не стала бы больше говорить со мной.

АЛЕКОС

Капитан Вангелис, заклинаю тебя всем, что ты любишь, расскажи мне про кольцо... Расскажи во имя любви...

ВАНГЕЛИС

Слишком многого требуешь. А почему, собственно, это тебя так задевает? Что на тебя нашло сегодня. Может, акула...

АЛЕКОС

Нет, не то... Скажи, ты же знаешь, ведь на твоем корабле работал Тимиос, жених Варвары. Почему он утонул? Как утонул?

ВАНГЕЛИС

Что ты у меня все выспрашиваешь? (Притворяясь равнодушным): Об этом все знают. Как только Тимиос узнал, что его невеста пошла по дурной дорожке, не вынес горя и утопился.

АЛЕКОС

Но ведь тогда Варвара еще не...

ВАНГЕЛИС

Так люди говорили. Весть пришла к нам в первом же порту. Ее же мать об этом и раззвонила.

АЛЕКОС

Да, чтобы скрыть собственные проделки, она все свалила на дочь. Говорят даже, что она сама имела виды на Тимиоса. Слыхал? На жениха своей дочери.

ВАНГЕЛИС

(Сдерживая вспыльчивость): Люди много чего болтают. Чему верить? Лучше уж нырнуть в море, отмыться и не выныривать в пену. Оставить кости на дне. (С горечью): Ты сам говорил: чтобы морская русалка сделала из них свирели и пела.

АЛЕКОС

(С теплотой в голосе, не понимая, что у Вангелиса испортилось настроение): Нет, не так. Если и нырнешь в глубину, то только чтобы увидеть нутро моря, а потом снова вынырнуть в пену и петь всю песню моря.

ВАНГЕЛИС

(С деланным вниманием, на самом деле рассеянно): Кто ее споет и кто ее услышит?

АЛЕКОС

Все море.

ВАНГЕЛИС

Это трудно, очень трудно. Ну и пусть. А теперь идем. (С холодком): Будь здоров.

АЛЕКОС

Куда ты потащишь эту каменную девицу?

ВАНГЕЛИС

Думаешь, я сам знаю. Подниму ее, пожалуй, наверх, в город,

АЛЕКОС

Может, лучше ее здесь установить, на набережной?

ВАНГЕЛИС

В самом деле, почему бы не установить? И тащить в гору не придется.

Юнги ставят статую на парапет и уходят.

ВАНГЕЛИС

(Сдержанно): Будь здоров, кир-Алекос.

АЛЕКОС

До свидания, капитан Вангелис. (Остался один, разглядывает статую). Ты почему, добрая морская русалка, держишь глаза закрытыми? Что под веками скрываешь? Неужели свет, который ты скрываешь, так силен, что ты боишься, как бы я не ослеп? Или ты опасаешься, что я не смогу его увидеть, и тогда весь твой свет превратится в соленую воду и прольется слезами? О, открой же глаза, и пусть я ослепну. Но ты еще крепче сжала веки. Ну, да ладно. Только знай: я на этом не остановлюсь и в один прекрасный день увижу весь твой свет. А теперь спокойной ночи. (Уходит).

МАНТОС

(Входит, подзывая воображаемую собаку):

Мцу, мцу, беги же, добрая собачка.
Гляди: бегут все среди ночи,
как бесноватые. Все убегают,
и остаемся только мы вдвоем.
Наверно, больно и бежать не можешь?
Лапку тебе я перевязал,
болеть не будет. А мне кто перевяжет
голову, чтобы не болела?
Слышишь, далеко-далёко паровоз гудит.
Как ты считаешь: стоит лечь на рельсы,
чтобы поезд голову прекрасно мне отрезал
и чтобы потом мы взяли в руки
ту голову и посмотрели,
что у нее внутри, что там болит,
какой там винтик поломался и скривился.
Снесем ее к часовщику, пускай посмотрит
и разберет ее, починит,
начистит, заведет,
чтоб снова заработала и стала показывать
секунду за секундой дни и ночи,
не ошибаясь никогда и постоянно
по кругу бы ходила,
как птичка в клетке – крылышки короткие –
о проволоку бьется и пищит.
А люди слушают тот писк, любуются
и говорят: какой красивый голосок,
и наливают в чашечку ей воду,
бросают зерна, чтоб она поела.
Гав-гав, красивая птичка, белая птичка,
или канарейка желтая, воробей
и ласточка, соловей, полоз, колос.

(Замечает на парапете статую, которая словно бы светится изнутри).

Гав-гав, добрая госпожа, средь ночи
здесь бросили тебя одну. Гав-гав, я здесь присяду
тебя посторожить, гав-гав, вдруг кто-нибудь
заявится тебя, красавица, обидеть.
Перевяжи мне голову вот здесь.
Болит она, болит. Зачем ты смотришь
так жалостливо? Ты же не камень,
как все люди. Не обращай вниманья,
закрой глаза и спи.
А мы вот здесь с моей собакой
Будем твой сон стеречь, а то вдруг
тень дыма промелькнет во сне твоем.
Гав-гав, кто это на дороге вдалеке?
А ты смотри, не останавливай на середине
свой сон – он светит среди ночи.

Занавес остается открытым. Из будок выходят сторожа с фонарями.

КИР-СТАТИС

У-у-у... Холодно. Давай цепь натягивать, скоро поезд пройдет. Я уже слышал гудок издалека.

МAHTОC

(Из глубины сцены): Гав-гав, гав-гав...

АНТОНИС

Кто там кричит?

СТАТИС

Осатанели собаки нынче вечером.

АНТОНИС

Похоже – человек кричал. (Осматривается).

МАНТОС

Гав-гав.

АНТОНИС

Говорил я тебе: она спрыгнет с поезда. Та блондинка с голубыми глазами.

СТАТИС

Мы не в своем уме. Перекреститься надо, отогнать сатану.

Слышится гудок паровоза.

МАНТОС

Гав-гав.

СТАТИС

Поезд подходит. Быстрее закрывай линию. Сегодня вечером он пройдет в последний раз. Завтра утром другой, и всё.

АНТОНИС

Это она. (Нагибается, привязывает цепь). Одна среди ночи. Замерзнет.

Поднимают фонари и медленно уходят в будки. В то время, как раздается гудок приближающегося поезда, перемежающийся с лаем Мантоса, медленно закрывается.

ЗАНАВЕС

действие второе >>