index page

 
Кавафис.ru

главная   


главная

ЯННИС РИЦОС – ПОД СЕНЬЮ КИПАРИСОВ

Драма в трех действиях

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

ТЕНЬ
тётушка КАЛИ, 62 года
ЛЕФТЕРИС /Сотирис/, ее сын, 26 лет
МАРИЯ, студентка, 22 года
кира-ЛЕНИ, 37 лет
1-й агент охранки
2-й агент охранки
3-й агент охранки
ПЕТРОС, сын т. КАЛИ, 17 лет
ЙОРГИС, помешанный, 15 лет
ХОР шести старух в черном
четверо юношей из Организации
8 молодых людей перед немецким карательным отрядом
1-й лесоруб
2-й лесоруб
3-й лесоруб
участники демонстрации, мужчины и женщины
АНДРЕАС, 22 года
СПИРОС, 33 года
СОСЕДКА
2 бойца ЭЛАС /Греческой Народно-освободительной Армии/
МЕГАФОНЫ

Все монологи Тени и выступления Хора сопровождаются музыкой.

 

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Тень, тетушка Кали, Лефтерис, Мария, кира Лени, 1-й и 2-й агенты охранки, Петрос, Йоргис, Хор старух в черном, мегафоны.

Лунная ночь. Густые тени трех кипарисов косо падают на землю. Прижимаясь к изгороди в тени кипарисов прячется человеческая Тень. Кутается в накинутое на плечи длинное пальто, придерживая его спереди руками. Тень – мужчина. Освещена слабо, разглядеть ее трудно.

ТЕНЬ

Город спит.
Спит глубоким сном,
заслонив лицо каменными ладонями.
Закрытые окна похожи на прочитанные книги.
Окна без ставень. За оконными рамами
страх, страх, страх. Почему? Не знаешь.
Он ползет от ногтей на ногах,
к рукам, к сердцу, ко лбу,
до самых корней волос –
так бывает, когда заходит солнце
и тень от горы постепенно уходит с долины,
накрывает виноградники, рощи олив и дома,
накрывает дорогу,
потом колокольню,
и только птица одна не хочет укрыться в тени.
Она взлетает – одинокая птица – высоко-высоко,
к последнему свету, к самому небу,
одна-одинешенька.
Так и душа поднимается над страхом,
одинокая в своей надежде и решимости,
одна, одна, совсем одна.
Поднимается так высоко, что не знаешь,
удержится ли она в лучах света
или погрузится с головой в тень и грязь,
как бывает, когда в час заката
красное солнце на небе
похоже на расплывшееся пятно крови на кителе убитого.
И влага, и тишина, тишина такая,
какая бывает ночью на складе с порожними бочками.
Пахнет плесенью, старым тряпьем и уксусом,
а порой и сгоревшим порохом.
Зеленые лампочки на убежищах похожи на уши – будто прислушиваются
к звукам издалека, снизу, сверху, из середины.
Так прислушиваются уши больного
к шагам болезни по белому коридору.
Тишина, тишина и жар в крови.
Так-так, так-так – жар и городские часы,
город погружается в тень –
так хирург засовывает руку в кожаную перчатку.
– Как дела? – Тсс... Молчи. Не знаю.
– Как дела? – Не знаю. Не знаю.
Город спит, прикрывшись ладонями.
Город болен. Он спит.
Тсс... Тсс... Тише. Тише.

Приложив палец к губам, Тень бесшумно исчезает. Отдергивается занавеска. Простая комната, освещенная керосиновой лампой на круглом столе посреди комнаты. В глубине двустворчатая дощатая дверь и небольшое окно. Дверь справа ведет в спальню, дверь слева – на кухню и в кладовку. Вплотную к стене стоит диван, на нем три вышитые подушки. Стол накрыт скатертью в сине-белую клетку. В углу старый сундук. На стене над диваном ковер, на котором по старинному обычаю вышито: «И это пройдет». В рамке под стеклом вышитый на атласе крест. В углу несколько икон и потухшая лампадка. Этажерка с безделушками и фотографиями. Несколько стульев и старое кресло. Когда занавеска отодвигается, Лефтерис стоит у двери, а тетушка Кали, стоя у стола, обращается к сыну:

 ТЕТУШКА КАЛИ

Опять уходишь? Целую неделю тебя не видела.

ЛЕФТЕРИС

Да ладно, мама. Не расстраивайся. Не поняла до сих пор?

Т. КАЛИ

Ничего я не знаю, Только не сносить вам головы с этими делами. Забыл, что ли где наш Алекос? В Хайдари, в тюрьме. Даже повидаться с ним не пускают.

ЛЕФТЕРИС

Не надо, мама. Не думай о плохом.

Т. КАЛИ

Чего вам еще нужно? В гроб меня вгоните. Мало того, что в доме крошки хлеба нет, так еще и эти тревоги... Вели бы себя тихо и спокойно. Так нет, все вам неймется, все стараетесь им досадить. Только вот у вас ножички, а у них пушки. Мозгов у вас нет...

ЛЕФТЕРИС

И нож пригодится в руках у того, кто прав.

Т. КАЛИ

Упрямая твоя башка.

ЛЕФТЕРИС

Не надо, мама, не ворчи. Все уладится.

Т. КАЛИ

Ладно, иди уж. Да смотри, не очень высовывайся. Не вынесу я больше таких огорчений.

ЛЕФТЕРИС

Не тревожься, мама. Ухожу, и так задержался.

Т. КАЛИ

Погоди, Лефтерис! А хлеб?

ЛЕФТЕРИС

Ах, мама, мама. Разве я не съел свою долю?

Т. КАЛИ

Не съел. Оставил кусочек. Возьми его.

ЛЕФТЕРИС

А ты? Голодная будешь сидеть, лишь бы нас накормить? Все. (Идет к двери, не взяв хлеб).

Т. КАЛИ

Лефтерис, Лефтерис! Куда же ты, сынок, такой голодный... (Насильно засовывает ему в карман ломоть хлеба).

ЛЕФТЕРИС

Я же сказал, мама: не хочу.

Т. КАЛИ

Это что еще, сынок? Мать свою отталкиваешь? Вот те крест, я не от своей доли отрезала. Мне два ломтика принесла кира-Лени. Бери же. Бери.

ЛЕФТЕРИС

Ах мама, мама. Вечно ты такая. Ладно уж. (Целует ее).

Т. КАЛИ

И поостерегись, сынок. Поостерегись. Не влезай во все. И оденься получше, холодно. Даже рубашку не застегнул? (Застегивает). Ну, ступай с Богом. И береги себя.

ЛЕФТЕРИС.

Ладно. Прощай, мама.

Т. КАЛИ.

Счастливо, сынок. (Некоторое время стоит – в задумчивости, медленно прикрывает дверь, и в это время задвигается занавеска).

Первая декорация. Темнота. Человеческая Тень крадется у самой стены. Слабый луч прожектора, как бледный луч луны, освещает лицо Тени.

ТЕНЬ

Тише... Тише... Чтоб не услышали.
Город спит... Притворяется, будто спит.
На углах сходятся по двое, по трое.
Огромные тени на стенах.
Некоторые пишут, что-то пишут на стенах.
Это – голос города, сны города.
Тени повешенных взывают: отмщение.
Молчание узников кричит: Свобода.
Не опаздывай – двое ждущих
обмениваются не поцелуем – клятвой,
великой клятвой, согретой городом в его лоне
                                                        и месяцем.
Взгляни на месяц: это большой узел на платке неба,
чтобы мир не забывал свою клятву. Я же, Тень,
                                                        удлиняюсь,
и тени на улице оживают. Вот двое... Тсс... Тише.

Тень исчезает. Лунный свет усиливается. Девушка – это Мария и юноша – это Лефтерис идут с противоположных сторон! Встречаются.

ЛЕФТЕРИС

Мария.

МАРИЯ

Сотирис.

ЛЕФТЕРИС

Почему ты здесь в такой час?

МАРИЯ

Сбежала со своей улицы. Меня ищут.

ЛЕФТЕРИС

Где же ты теперь будешь?

МАРИЯ

Мне дали адрес одного дома где-то здесь.

ЛЕФТЕРИС

Я живу здесь недалеко. Может, ты как раз туда идешь?

МАРИЯ

Пойду туда, куда меня направили. А ты куда?

ЛЕФТЕРИС

В Гизи, есть дела. Забежал на минутку с мамой повидаться. Кто знает, когда еще удастся зайти. (Пауза). Я рад, что тебя увидел.

МАРИЯ

И я тоже. Здесь, в твоем квартале, все стены исписаны сверху донизу. И все одним и тем же лозунгом: "Долой предателей". Почему?

ЛЕФТЕРИС

Я тоже обратил на это внимание. Не знаю. Трудные теперь времена... Сколько мы не виделись?..

МАРИЯ

Очень давно. С того собрания. Помнишь, на Ликавитосе?. . .

ЛЕФТЕРИС

Да, с тех пор... (Пауза). Сегодня вечером...

МАРИЯ

Что – сегодня вечером?

ЛЕФТЕРИС

Так, вспомнилось... Просто удивительно, как иногда запоминаются некоторые вещи. На том собрании, когда ты поднялась и стала говорить, я заметил, что в волосах у тебя запутались сосновые иголки. До сих пор помню...

МАРИЯ

Сосновые иголки? Да, в самом деле...

ЛЕФТЕРИС

А когда ты сказала: "Товарищи, мы победим", я все твердил про себя.: "Да, мы победим и будем сидеть вот так же, на откосе, и в волосах у тебя запутаются сосновые иголки, и мы будем смотреть на море"... Просто удивительно, как запоминаются такие мелочи... Я все время повторял про себя: сосновые иголки, сосновые иголки... И вдруг стало очень светло – так бывает, когда мы пожимаем другу другу руки и говорим: товарищ.

МАРИЯ

Да, товарищ Сотирис.

ЛЕФТЕРИС

А ведь это не настоящее мое имя. Не знаю, почему, но именно сегодня мне захотелось сказать тебе: меня зовут...

МАРИЯ

Мне довольно имени, которое я знаю. Имя борьбы… Я знаю тебя по этому имени... Его я люблю.

ЛЕФТЕРИС

Мария.

МАРИЯ

Сотирис.

ЛЕФТЕРИС

Мне нравится произносить твое имя.

МАРИЯ

И мне. (Пауза).

ЛЕФТЕРИС

Поздно уже.

МАРИЯ

Сотирис... Товарищ Сотирис.

ЛЕФТЕРИС

Да, Мария.

МАРИЯ

Вот мы и снова расстаемся. Кто знает, когда теперь увидимся.

ЛЕФТЕРИС

Кто знает...

МАРИЯ

И все же я не грущу.

ЛЕФТЕРИС

Знаю... И я тоже.

МАРИЯ

Я всегда с тобой. Всегда.

ЛЕФТЕРИС

И я.

МАРИЯ

Иногда мне хочется произнести твое имя. Услышать его. Сейчас Сотирис в Кесарьяни... Сотирис трудится во имя того же, что и я... Сотирис храбр... Да, Сотирис, в этом мы едины. Твоим именем греюсь я, когда холодно. Я погружаю свой голос в твое имя, как руки в карманы, чтобы согреть. А ведь прохладно…

ЛЕФТЕРИС

Да, прохладно.

МАРИЯ

Уже поздно. Пора нам браться за дела.

ЛЕФТЕРИС

Да, поздно.

МАРИЯ

(Протягивает ему руку). До свидания, Сотирис.

ЛЕФТЕРИС

До свидания, Мария.

МАРИЯ

Какие у тебя теплые руки, Сотирис.

СОТИРИС

А у тебя холодные, Мария.

МАРИЯ

У меня сердце горячее. Будь здоров, Сотирис. Доброй победы, Сотирис.

ЛЕФТЕРИС

Доброй победы, Мария. (Отходят на два шага. Мария оборачивается).

МАРИЯ

Сотирис...

ЛЕФТЕРИС

Что ты, Мария?

МАРИЯ

Нет, нет. Ничего. Доброй победы, Сотирис.

ЛЕФТЕРИС

Доброй победы, Мария. (Опять пытаются разойтись. Останавливается Лефтерис). Мария.

МАРИЯ

Что, Сотирис?

ЛЕФТЕРИС

Я хотел сказать... Я люблю тебя, Мария.

МАРИЯ

И я тебя люблю. Ты это знаешь. Очень люблю.

ЛЕФТЕРИС

Жизнь прекрасна, Мария.

МАРИЯ

О, да! Она прекрасна, прекрасна. Ты всегда так говорил.

ЛЕФТЕРИС

И борьба прекрасна.

МАРИЯ

Да, и борьба.

ЛЕФТЕРИС

Как наша любовь.

МАРИЯ

В этот вечер мне не хочется умирать. Я не могу умереть.

ЛЕФТЕРИС

Не говори так.

МАРИЯ

В этот вечер... Нет, нет, не надо об этом. Но иногда мне трудно удержаться, так хочется говорить. Только с тобой. Ты это понимаешь. Будто мы залепили окна бумагой для затемнения, а когда рассвело, в комнате все равно был мрак. Нельзя было понять, который час. Не надо, не будем об этом... Взгляни-ка на луну... Поздно уже.

ЛЕФТЕРИС

Да. Как время пролетело: припозднились мы с тобой.

МАРИЯ

Да. (Пауза). Жизнь прекрасна, Сотирис. Ты всегда так говорил.

ЛЕФТЕРИС.

Прекрасна. Она прекрасна.

МАРИЯ

Я очень люблю, тебя, и это тоже прекрасно. Доброй победы, Сотирис.

ЛЕФТЕРИС

Доброй победы, Мария. Я тебя тоже очень люблю. Очень. Доброй победы.

МАРИЯ

Доброй победы, Сотирис.

Темнота. Издалека доносятся звуки мегафонов.

МЕГАФОНЫ

Братья… Близится час. Будем бдительны каждую минуту. Тираны засевают наши поля костями. В сердцах наших пули. Будем готовы, братья. Выше сердца, выше головы, братья. Доброй победы, доброй победы. Доброй победы.

Одним прожектором освещается нижняя часть сцены так, что видны лишь начищенные до блеска черные сапоги двух немцев, совершающих обход – патрулирование.
Темнота. Тишина. В углу, прижатая к стене, вырисовывается человеческая Тень. Пока она говорит, слышатся шаги патрульных.

ТЕНЬ

(Низким замогильным голосом)

Гап-гуп, гап-гуп –
шаги смерти
по камням, по нашим сердцам –
гап-гуп, гап-гуп. Пустая земля,
земля – разрытая могила. Упадешь.
Куда ни ступишь, всюду могилы, могилы, могилы...
Гап-гуп, гап-гуп. Нет, нет, нет.
В могилу свалится смерть.
Смерть умрет.
Ее скроет земля. Покроет ее.

 (Немцы исчезают)

Город не спит.
За закрытыми окнами
все глаза не спят –
бодрствуют,
все сердца не спят,
все сны бодрствуют.
За ставнями молчания
город не спит,
а шаги, что слышны,
это наши шаги,
наши – слушай, слушай –
наши.
Так-так, так-так,
так- так,
наши, наши, наши.
Братья, доброй победы,
доброй победы.

МЕГАФОНЫ

(Издалека): Доброй победы, доброй победы, дорой победы.

Отодвигается занавеска. Бедная комната в афинском предместье. Зимний вечер. На столе зажженная лампа. За столом сидит тетушка Кали и что-то старательно пишет, словно ученик начальной школы. Стук в дверь.

Т. КАЛИ

(Моментально засовывает бумагу и карандаш в карманы). Сейчас, (Открывает дверь). Ба! Это ты, Лени, дорогая? А я, было, испугалась. Заходи, заходи. Садись.

ЛЕНИ

Добрый вечер, тетушка Кали. Испугалась, говоришь? Почему?

Т. КАЛИ

Как бы мои ребята не увидали. Я тут, видишь ли, писала.

ЛЕНИ

А ты молодец. Еще что-нибудь выучила? А то, понимаешь, пишем все одно и то же: "Долой предателей, долой предателей". Сколько можно?

Т. КАЛИ

А ты думаешь – это легко? Это тебе не вышивание, не стирка, не глажение. Нет уж, благодарю покорно.

ЛЕНИ

Разве я не понимаю? Просто говорю: надо и что-нибудь другое написать.

Т. КАЛИ

О чем ты мне толкуешь. Села бы сама да научилась.

ЛЕНИ.

Ничего я в этом не смыслю. Всю жизнь мучаюсь, а ни одной буквы нарисовать не могу.

Т. КАЛИ

Ну и что, по-твоему, теперь делать?

ЛЕНИ

Вот я и говорю: удалось тебе в первый раз, справишься и теперь.

Т. КАЛИ

Не думай, будто мне легко. Помучилась я над этими бумажками. Готовлю еду, а в руках карандаш. Стираю – и вдруг все бросаю и прямо мыльными руками начинаю писать. Просто беда. То бублик, то палочка, то мешок, то треугольник. А всего труднее запомнить, что писать сначала, а что потом... Чистое наказание. До чего это все меня доведет?

ЛЕНИ

А сейчас что учишь?

Т. КАЛИ

Ах... ну, это... как тебе сказать...

ЛЕНИ

Что?

Т. КАЛИ

(Сурово, серьезно). Свобода или смерть.

ЛЕНИ.

Ах, да. Об этом и в рупоры кричат. Правда.

Т. КАЛИ

Так и сынок мой говорил, тот, что в тюрьме. Сыночек мой... Сказал, так и наши предки говорили в двадцать первом году. Свобода или смерть. Тогда тоже вечер был. Он сидел напротив меня и все читал, читал про себя и шевелил губками, как роза лепестками. Я лампу подняла, чтобы его получше видеть. Положила вязанье на колени и все глядела, глядела. Вдруг вижу – глаза у него засияли, будто солнце осветило море своими лучами. "Ты что, сынок?" – говорю. И тогда он мне прочитал вот это, ну что наши предки говорили: "Свобода или смерть". Сколько лет прошло, а я все помню. Это еще перед войной было. И видишь, как все обернулось. Просто удивительно. В первый же день, как эти проклятые ступили на нашу землю, мне на ум пришли эти слова. Я сидела у закрытого окна и все твердила про себя: Свобода или смерть... Свобода или смерть…

ЛЕНИ

А теперь-то где ты это раскопала?

Т. КАЛИ

Недавно мой Лефтерис читал мне листовку, она кончалась этими словами. Я и говорю ему: "Покажи, где это написано". "Вот, – говорит, – на последней строчке". "Вот это, – говорю, – и есть "Свобода или смерть?" "Да, – говорит, – на этой строчке написано: "Свобода или смерть". А я притворяюсь дурочкой и говорю: ''Надо же.... Закорючки какие-то, а пишут про такие важные вещи". А он засмеялся, поцеловал меня в лоб и сказал: "Молодец, мама. Правильно говоришь. Малые слова, а говорят о великих делах". Я тогда украдкой припрятала эту листовку вместе с другой.

ЛЕНИ

Когда на стенах будем ее писать?

Т. КАЛИ

Денька через два-три. Как управлюсь.

ЛЕНИ

Красной краской?

Т. КАЛИ

Самой что ни на есть красной.

ЛЕНИ

Эти псы прямо сбесятся. Увидишь, как будут косить одним глазом, как осьминог. Все, приходят их последние денечки. Совсем озверели. Ты гляди, тетушка Кали, как бы не угодить к ним в лапы. Вспомни, недавно мы чуть на них не наткнулись.

Т. КАЛИ

Столько людей гибнет. А мы что – о своей шкуре заботиться будем? Поостеречься, конечно, надо, ведь и от нас какая-то польза.

ЛЕНИ

Да, тетушка Кали. С тех пор, как мы стали писать на стенах, мне кажется, и от нас есть польза. И мы что-то делаем. И становится мне не так уж горько. Вроде бы мщу за сына. Не страшен теперь ни голод, ни огорчения. Жду – не дождусь, когда ночь наступит. Держу банку с краской, а кажется, будто сына за руку держу.

Т. КАЛИ

И мы на что-то пригодились.

ЛЕНИ

Только вот думаю, может, это неправильно.

Т. КАЛИ

Что – неправильно?

ЛЕНИ

Да вот пишем мы на стенах, а в Организации не состоим.

Т. КАЛИ

Ты о чем? Не гречанки мы, что ли? Разве не сердце наше нам приказывает? В конце концов сын твой был в Организации, и мои дети тоже. Так и матери... (Стук в дверь), Тсс... Иду... (Открывает дверь, входит Мария).

МАРИЯ

Добрый вечер.

Т. КАЛИ

Привет, дочка. Это моя подруга, кира-Лени. У нее, бедняги, сына убили. А это Мария. Наша девушка. Ее разыскивают. Ко мне ее Организация направила. Уже неделю у меня живет, только почти не бывает дома. Садись, дочка.

МАРИЯ

Холодный вечер сегодня... (Вынимает из своего вязаного жакета пачку листовок и кладет на диван).

ЛЕНИ

Ну, я пойду. Поздно уже.

Т. КАЛИ

Который час?

МАРИЯ

Восемь.

Т. КАЛИ

Восемь? А Петроса все нет.

ЛЕНИ

А как же Лефтерис?

Т. КАЛИ

У него дела. (Подмигивая). Его я не жду.

ЛЕНИ

Спокойной ночи. (Тихо тетушке Кали): В двенадцать? Краску захвачу.

Т. КАЛИ

Да, да. Счастливо, Лени. Не забывай нас. Спокойной ночи.

МАРИЯ

Спокойной ночи. (После ухода Лени пауза. Мария подходит к окну).
Сегодня будет снег. Месяц белый-белый. А облака низкие. Будто картину мелом нарисовали.

Т. КАЛИ

А его все нет... Восемь часов... Где его носит? Совсем с другими не считается. Делает, что на ум взбредет.

МАРИЯ

Не надо, тетушка Кали. Он вот-вот явится.

Т. КАЛИ

Вот-вот, вот-вот... А ты жди его с замиранием сердца. Придет... Не придет... А вдруг его... Никто теперь не может...

МАРИЯ

А ты что – не знала? Не примирилась с этим?

Т. КАЛИ

Примиряется тот, кто не страдает... Ну где же он? Время идет, а его все нет.

МАРИЯ

(У окна). Белый туман. Не разглядеть ничего.

Т. КАЛИ

Всюду туман. И внутри, и снаружи. Хлеба нынче нет совсем. Что я вам дам? Мы просто с ног сбились... Пять минут девятого...

МАРИЯ

Тетушка Кали, ты знаешь Сотириса?

Т. КАЛИ

Какого Сотириса?

МАРИЯ

Он живет где-то недалеко от вас. Может, даже по соседству.

Т. КАЛИ

И без пальто. А на улице снег.

МАРИЯ

На днях Сотирис....

Т. КАЛИ

Что?

МАРИЯ

Так, ничего.

Т. КАЛИ

Девятый час, а его все нет.

МАРИЯ

(Желая отвлечь ее внимание): А стены домов в вашем квартале все больше заполняются надписями. Только лозунг везде один и тот же: "Долой предателей".

Т. КАЛИ

Кто знает, может, их уже поймали. Тех, кто пишет. Я видала, все стены исписаны. Только я ведь неграмотная, читать не умею. Что там написано?

МАРИЯ

Неужели ничего другого не могут написать. Или не умеют?

Т. КАЛИ

Может, и не умеют... Почти четверть девятого. Слышишь? Кто-то идет. (Бежит к окну). Это не Петрос. Кто же тогда? Ходит взад-вперед. Вот и еще один. Вроде подстерегают кого-то. Говорила я, дело нечисто.

МАРИЯ

Не пугайся. Это не....

Т. КАЛИ

Вы хорошо все спрятали? Тыщу раз говорила вам: не таскайте бумаги...

МАРИЯ

Всё, всё спрятали... Нет ничего.

Т. КАЛИ

А гектограф?

МАРИЯ

В другом месте.

Т. КАЛИ

А вот там – что это?

МАРИЯ

Ты о чем?

Т. КАЛИ

В этом свертке – что?

МАРИЯ

А-а... Это листовки.

Т. КАЛИ

Листовки? Скорей в огонь. Нет, погоди. Сперва погляди в окно. Там никого нет?

МАРИЯ

Никого.

Т. КАЛИ

Как думаешь, ушли?

МАРИЯ

Наверно ушли.

Т. КАЛИ

Погоди. Если их сжечь, будет пахнуть дымом. Из трубы искры полетят. А кругом темень. Что делать? И Петроса все нет...

МАРИЯ

 Не волнуйся.

Т. КАЛИ

Чего сидишь? Бросай их в огонь.

МАРИЯ

А огонь в печке есть?

Т. КАЛИ

Спички на кухне.

МАРИЯ

Где?

Т. КАЛИ

Да вон же... Постой, кто-то идет. Слышала шаги? Тсс... (Стук в дверь).

МАРИЯ

Кто там?

МУЖСКОЙ ГОЛОС

Откройте.

МАРИЯ

Минуточку.

Т. КАЛИ

(Тихо): Что теперь будет? Листовки... А если Петрос придет...

МАРИЯ

(Засовывает листовки под диванную подушку. Шепотом тетушке Кали). Сядь. Бери чулок и вяжи. Спокойно. (Т. Кали хочет сесть на диван, где спрятаны листовки). Да не туда. (Указывает ей на кресло). Туда садись. (Громко) Кто там?

ГРУБЫЙ ГОЛОС

Открывайте.

МАРИЯ

Иду. (Открывает дверь, входят двое мужчин).

МУЖЧИНЫ

Служба безопасности.

МАРИЯ

Что вам угодно?

ПЕРВЫЙ

Кто здесь живет?

МАРИЯ

Тетушка Кали и я.

ВТОРОЙ

А ты кто?

Т. КАЛИ

Это племянница моя, Мария. Приехала из провинции учиться на модистку.

ПЕРВЫЙ

(Марии). Удостоверение личности есть?

МАРИЯ

Нет. Я только что приехала. Не успела выправить.

ПЕРВЫЙ

Ладно, ладно. Потом увидим. (Тетушке Кали). А где твой сын Лефтерис?

Т. КАЛИ

Нет его уже несколько дней. Уехал в деревню. Может, найдет хоть каплю оливкового масла. А зачем он вам?

ВТОРОЙ

Не твое дело.

Т. КАЛИ

Он мне сын, как же я...

ПЕРВЫЙ

Чулки вяжешь?

Т. КАЛИ

Так ведь холода настали. Да и время быстрее проходит…

ВТОРОЙ

А ну, встань с кресла.

Т. КАЛИ

Извольте. (Встает).

ВТОРОЙ

(Берет с кресла подушку, рассматривает). Красивая подушка. Ручная вышивка?

Т. КАЛИ

Это из моего приданого. Я сама вышивала.

ПЕРВЫЙ

И ту? (Указывает на диванную подушку, под которой спрятаны листовки).

Т. КАЛИ

И ту я вышивала. Все пальцы иглой исколола. (Спокойно, с любезной улыбкой). Вы случайно не сына моего ищете в подушке? Смотрите, пожалуйста. Здесь спальня. Там кухня.

Мария хочет встать.

ПЕРВЫЙ

(Марии) Сиди здесь. (Тетушке Кали) Давай лампу. (Она передает им лампу, они уходят в спальню).

Теперь комната скудно освещается только лунным светом.

Т. КАЛИ

Видала? (Мария прижимает палец к губам). А вдруг сейчас Петрос придет.

МАРИЯ

Верно... (Громче). Пожалуй и я надену шерстяные чулки. Холодно.

Т. КАЛИ

Только сейчас поняла? (Тихо). Уйдут они наконец?

МАРИЯ

Тише... (Громким голосом). Ноги стали мерзнуть.

Т. КАЛИ

(Тихо) Листовки-то вынь оттуда.

МАРИЯ.

Не надо.

Т. КАЛИ

Возьми их.

МАРИЯ

Когда...

Тихий стук в дверь.

Т. КАЛИ

Петрос, и как раз сейчас…

МАРИЯ

(Приоткрыв дверь): Уходи сейчас же. Спрячься. Они здесь.

ПЕТРОС

Не могу. На улице немцы. Еле ушел от них.

Т. КАЛИ

 Господи? Что же теперь будет?

МАРИЯ

В кладовку.

Т. КАЛИ

За старый шкаф.

ПЕТРОС

(Проходит на кухню). Да, да.

Т. КАЛИ

А если они зайдут в кладовку?

МАРИЯ

Тише. (Тетушка Кали вытаскивает листовки из-под подушки). Куда?

Т. КАЛИ

Сюда (Прячет их за пазуху). Лучше уж я...

Входят агенты охранки с лампой.

ПЕРВЫЙ

Теперь – на кухню.

ВТОРОЙ

Только сюда заглянем. (Поднимает подушку, где только что лежали листовки).

Т. КАЛИ

(Невольно) А-а-а...

ПЕРВЫЙ

Что ты сказала?

Т. КАЛИ

Это тоже из приданого. Сама вышивала.(/В это время агенты охранки сдергивают с дивана покрывало, ворошат постель, ничего не находят. Первый снимает со стены фотографию в раме). Это мой покойный муж.

ПЕРВЫЙ

А сын твой не очень-то похож на него.

ВТОРОЙ

Кухня здесь?

МАРИЯ

Да, проходите.

ПЕРВЫЙ

Есть какая-нибудь кладовка?

МАРИЯ

Есть. В подвале, под кухней.

Оба уходят на кухню.

МАРИЯ

Смелее, тетушка Кали. Иначе ничего не получится.

Т. КАЛИ

(Тихо): Всё, теперь и этого возьмут... Полгода назад забрали Алексоса. А теперь... Никто из вас не спасется. Убийцы, убийцы... И ведь поди ж ты – тоже греки. Псы цепные, рабы тиранов. Черви, пиявки…

МАРИЯ

Да тише ты, услышат.

Т. КАЛИ

Пускай слушают. Я ничего такого не говорю, чего бы им в лицо не сказала. Думаешь, сердце у меня не закипает? Ну и что, если вымолвлю словечко. Не за себя боюсь, за вас. Слышишь, обыскивают. Боже мой, в кладовку спускаются. Нет, я больше не вынесу... И Петроса тоже.

МАРИЯ

Спускаются...

Т. КАЛИ

Пойду… Не могу больше.

МАРИЯ

Тетушка Кали, да ты что? Постой…

Т. КАЛИ

Не держи меня, там мой сын.

МАРИЯ

Так ты ему не поможешь. Только себя выдашь и...

Т. КАЛИ

Слышишь? Слышишь? Разговаривают. Значит, его нашли. Нет, так жить нельзя. Все время. Все время в страхе. Уж лучше бы нас сразу убили, чем так мучиться... Просто сердце разрывается...

МАРИЯ

А им это как раз и нужно. Хотят ломать нас постепенно. Чтобы мы от всего отказались, а они могли бы сосать из нас кровь. Только вряд ли это им удастся.

Т. КАЛИ

Знаю… Сердце кровью обливается...

МАРИЯ

А кто не переживает?

Т. КАЛИ

Не могу больше. Зубы стиснула... Пусти меня...

МАРИЯ

Да ты что, они же сразу поймут...

Т. КАЛИ

Все верно, доченька. Только где ума-разума набраться? Последний растеряла... Мучаешься день и ночь... Забрали Алекоса, а он больной, совсем пожелтел. Лефтерис без конца в бегах. Живешь все время в тревоге. Вот и Петрос мой... (Пауза. Прислушивается). Останусь я одна-одинешенька, как пенек обгорелый... Пресвятая Богородица, сколько они еще будут там копаться...Чтобы их черная земля покрыла, бешеных псов. Все еще... А разговора не слышно...

МАРИЯ

Молчи... Идут.

Т. КАЛИ

Лампа... Господи ты Боже мой... Его не нашли. (Торопливо усаживается на стул возле стола. Входят агенты охранки).

ПЕРВЫЙ

(У него в руке топор). Это что?

Т. КАЛИ

Как – что? Топор.

ВТОРОЙ

Да, топор. Между прочим, на этих днях нашли одного нашего, убитого топором.

Т. КАЛИ

Боже оброни. Топором. Да ты что, милок?

ПЕРВЫЙ

Ты, старуха, не прикидывайся, будто ничего не знаешь. Мне ведь ничего не стоит... (Заносит топор у нее над головой).

Т. КАЛИ

Нет у меня ничего. Ничего я не прячу. Ну, не станет меня. Кому от этого убыток? А тебя что – наградят за труп такой старухи?

ПЕРВЫЙ

Придержи язык, старая. Зачем тебе топор?

Т. КАЛИ

Дрова колоть.

ПЕРВЫЙ

А это зачем? (Сует ей под нос листовку).

Т. КАЛИ

Бумага на растопку.

ВТОРОЙ

На растопку, говоришь? Ничего себе огонь разжигаешь...

ПЕРВЫЙ

Погляди хорошенько, видишь, что это?

Т. КАЛИ

Откуда мне знать? Что я – грамотная? А бумажки эти нам под дверь подсовывают. Ну, я и беру их, огонь разжечь, чай из травки заварить.

ПЕРВЫЙ

Чай из травки, говоришь? Засранка старая.

Т. КАЛИ

Зачем такие слова говоришь, сынок? Да еще при девушке... Нехорошо.

ВТОРОЙ

Прекрати. Читай, что здесь написано.

Т. КАЛИ

Кабы я умела, я бы вам все Евангелие прочитала.

ПЕРВЫЙ

Читай.

Т. КАЛИ

Как читать, парень, если я ни одной буквы не знаю.

ПЕРВЫЙ

Читай я сказал, сука чертова.

Т. КАЛИ

(Будто бы читая). Старая мать всегда была неграмотной, а нынче вечером научилась читать правду.

ПЕРВЫЙ

Читай, старая ведьма.

Т. КАЛИ

Все, что надо, я прочитала.

ВТОРОЙ

(Бьет ее головой об стол). Читай, говорят тебе, читай... Так вот и научишься...

МАРИЯ

И не стыдно бить старую женщину?

ПЕРВЫЙ

(Бьет Марию по щеке). Тогда сама читай. Ты не старуха. (Сует листовку ей в лицо).

МАРИЯ берет листовку, но не успевает начать чтение, как слышатся мегафоны, передающие текст листовки. Пока звучат мегафоны, все остаются на своих местах без движения.

МЕГАФОНЫ

Братья. Чем ближе час освобождения, тем яростнее беснуются продажные псы. Режут, вешают, пытают. Вчера заживо сожгли нашу Электру, нашу сестру по народной борьбе. Братья, нельзя оставлять преступников безнаказанными. Соберите все свои силы в один мощный кулак и наголову разбейте врага, чтобы не было больше преступлений, несправедливости, мракобесия. Чтобы засияла жизнь светлая и свободная. Бейте тиранов. Смерть предателям. (Пауза).

ВТОРОЙ

Здорово написано, а?

МАРИЯ

Каждый пусть оценит по-своему.

Т. КАЛИ

(Тихо, сквозь зубы): Смерть предателям.

ПЕРВЫЙ

Что ты там бормочешь, старуха?

Т. КАЛИ

Ничего. Удивляюсь, как пишут...

ВТОРОЙ

Понравилось тебе?

Т. КАЛИ

(Глядя в сторону): Какая разница, нравится мне или не нравится. Так написано.

ПЕРВЫЙ

Так написано. А пишет кто? Твои сыновья? Знаешь? Не знаешь, кто? Где ты взяла эту бумажку?

Т. КАЛИ

Я же сказала: под дверью. Сегодня утром. Вон там. Да если бы я знала, что там написано, бросила бы ее так на кухне? Я же ничего в этом не смыслю. Какая-то бумажка, подумала я. Пригодится на растопку.

Из кухни слышится шорох. Падает что-то стеклянное. Т. КАЛИ кусает губы.

ПЕРВЫЙ

Там кто-то есть.

ВТОРОЙ

Да, кто-то есть.

Т. КАЛИ

Проклятые котята. Опять тарелку разбили.

ПЕРВЫЙ

(Второму): Бери лампу. Пошли. (Уходят, взяв лампу. Темнота).

Вводят Петроса.

ПЕТРОС

Мама, тебя били? Я все слышал.

Т. КАЛИ

О матери беспокоишься, сынок...

ПЕТРОС

У тебя синяк на лбу.

Т. КАЛИ

(Мягко, терпеливо, сдерживая боль). Просто шишка, сынок. Сколько у тебя их в детстве было, когда вы, мальчишки, кидались камнями. Думаешь, у меня голова не такая крепкая, как у тебя?

ПЕРВЫЙ

(Петросу): Иди. (Марии): И ты тоже.

Т. КАЛИ

Это не Лефтерис. Это Петрос.

ВТОРОЙ

А ну, поживей. Идите.

Т. КАЛИ

Чем мои дети провинились перед вами?

МАРИЯ

Крепись, тетушка Кали.

ПЕТРОС

Прощай, мама. Мужайся.

ПЕРВЫЙ

Идите, идите.

Т. КАЛИ

Собаки! Куда вы уводите моих детей?

ВТОРОЙ

Заткнись, старуха.

Т. КАЛИ

Проклятье на ваши головы. Проклятье! (Петроса и Марию уводят. Т. КАЛИ бежит к двери). Сынок, Сыночек дорогой мой! Куда тебя уводят среди ночи, как пасхального барашка на заклание? Сынок, птенчик мой... (Ее с силой отталкивают. Она ничком падает на пол. Дверь закрывают. Темнота).

Пауза. Темнота. Через некоторое время слышится легкий стук в дверь. Никто не отзывается. Тишина. Снова стук, немного громче. Молчание. Стучат сильнее.

ЛЕНИ

(Из-за двери, осторожно, глухим голосом. В комнате все еще темно). Тетушка Кали! Тетушка Кали! Тетушка Кали!

Зажигается свет. Т. КАЛИ все еще лежит на полу.

Т. КАЛИ

Э-э-э... Кто там? (Снова стук в дверь). Сынок, сыночек мой... (Стук громче). Кто там?

ЛЕНИ

Я это, тетушка Кали, Лени.

Т. КАЛИ

(В полузабытьи). А, это ты... Входи. У тебя есть ключ.

Входит Лени, пряча под передником банку с краской.

ЛЕНИ

Ты что – заснула?

Т. КАЛИ

Крепко заснула. Могла и не проснуться.

ЛЕНИ

Что с тобой, тетушка Кали? На лбу синяк. А это что? Кровь на виске…

Т. КАЛИ

А, ничего. Споткнулась и упала в мир иной.

ЛЕНИ

Что случилось, тетушка Кали? Что за слова ты говоришь?

Т. КАЛИ

Ничего, ничего. (Сквозь зубы). Ничего...

ЛЕНИ

Мы что – не пойдем сегодня? Уже больше двенадцати…

Т. КАЛИ

Пойдем. Обязательно пойдем. Нынче я все стены испишу...

Выходят.

Занавеска задергивается. Декорация первого плана. Издалека слышатся мегафоны.

МЕГАФОНЫ

Братья, крепче сердца, выше головы. Час свободы близок. Смерть фашизму! Свобода народу!

Как только заканчиваются мегафоны, появляется Йоргис – мальчик, потерявший рассудок. Сцена слабо освещена лунным светом. Тени трех кипарисов лежат на земле, доходя до верха изгороди. Раздается печальный голос Йоргиса.

ЙОРГИС

Вы не видели мою маму, мою маму?
На ней было черное платье,
А на сердце звезда.
Мама, мама... (Уходит медленным шагом, слегка пошатываясь).

ХОР ШЕСТИ СТАРУХ В ЧЕРНОМ

Зимние сумерки. Тяжкая тишина, будто происходит нечто, отзвуки чего сюда не доходят. Перед изгородью шесть старух, одетых в черное. Три кипариса отбрасывают длинную темную тень.

ВСЕ ШЕСТЬ

Дома наши стали тесными, сжались; стали низкими кровли и окна. Искривились балки, солнце их иссушило, промочили дожди. По вечерам только доски поскрипывают.

ПЕРВАЯ СТАРУХА

Не знаешь, древесный ли это червяк, или мышь, или змея. А может – это время крадется в мягких тапочках. А, может, и нет ничего. Как знать. Так тихо, что слышно, как каплет слюна изо рта паука.

ВТОРАЯ

Слышно, как колеблется паутина от дыханья лампадки.

ТРЕТЬЯ

Слышно, как звезда гуляет по черепице,

ЧЕТВЕРТАЯ

и как вздыхает листок мушмулы – торопится вырасти.

ПЯТАЯ

Слышно, слышно – ничего ты не слышишь.
                                          Не слышишь. Ты спишь.

ВСЕ

Стали тесными наши дома. Выросли мы. Состарились.
Многое повидали. О многом слышали. Мало говорили.
Не говорили ничего. Шили, штопали, распарывали.
А дома наши с каждым днем становились все тесней.

ВТОРАЯ

Надо было закрывать картоном разбитые стекла, заклеивать клейстером.

ШЕСТАЯ

Ремонтировать осыпающуюся штукатурку, штопать ребячьи чулки,

ПЕРВАЯ

мыть посуду, подметать, пыль вытирать,

ВТОРАЯ

варить овощи, стирать белье, ставить тесто

ТРЕТЬЯ

и опять ставить тесто, печь хлеб,

ЧЕТВЕРТАЯ

если была мука, если были деньги – мученье, мученье.

ПЯТАЯ

Кончилось масло оливковое, кончился лук и томатная паста.

ШЕСТАЯ

Мученье, мученье... Нам некогда было считать –
                                           мы сбились со счета…
Вначале что-то подсчитывали – кое-как это нам удавалось.
Всякий раз, насыпая в опарницу муку, говорили:
"Сегодня поставим тесто". – Это был наш календарь.
Воскресенья, нерабочие дни и дни всех святых
высчитывались по хлебам на средней полке.
А потом мы перестали отличать тесто от своих рук.
Мука обсыпала нам подмышки, волосы и брови,
и если иногда на закате приходилось класть руки на передник,
они пахли хлебом – стали хлебом руки у нас,
                                           и наши дети сделались хлебом.

ВСЕ

Как быстро выросли наши дети – мы и не заметили.
Давно ли шумно возились они во дворе
                                           с кошками и поросятами.
Давно ли мы утирали им носы и выпроваживали в школу,
                                           чтоб чуток отдохнула у нас голова.
Давно ли шлепали их по заднице...

ПЕРВАЯ

Вдруг надели они длинные штаны и грубые башмаки,

ВТОРАЯ

За девчонками стали бегать.

ТРЕТЬЯ

Перед едой даже не перекрестятся.

ЧЕТВЕРТАЯ

Какие-то книжки читают,
какие-то бумажки прячут под подкладкой пиджака
или в трещинах на стенах, под досками пола.
Дом будто начинен динамитом.

ПЯТАЯ

По ночам убегают куда-то – что-то замышляют.
Засунут руки в карманы и говорят: "мама",
и речь их звучит теперь ласковее, чем прежде,
ласковее и мягче, будто мы стали их детьми,
и в то же время доносится она будто издалека,
                                           будто их здесь уже нет,

ШЕСТАЯ

и закат пахнет ладаном – не говорят они больше "мама",
нет, не говорят,
прячут глаза под козырьком кепки
и не понять: стыдно им, или они сердятся...
Повзрослели они – пахнет от них еловой смолой, козлом и порохом,

ВСЕ

И все же мы на них не в обиде.
Мы их знаем и потому близко к сердцу не принимаем,
                                           что они сбежали от нас.
Только бы не случилось ничего плохого – Боже оборони –
Мы близко к сердцу не принимаем – мы их знаем.

ПЕРВАЯ

Мы же вскармливали их грудью и стирали их пеленки,

ВТОРАЯ

Мы не спали ночей, вытаскивали из них пиявки,
                                           стлали простыни,

ТРЕТЬЯ

Мыли их с головы до пят,

ЧЕТВЕРТАЯ

оттирали пемзой коленки и ступни, 

ПЯТАЯ

мы знаем, где хранят они почку граната,

ШЕСТАЯ

знаем, сколько шишек у них на голове,
сколько ссадин на коленках,
и родинку подмышкой – потом они стали ее скрывать,
знаем, как просыпались они по утрам с расстегнутыми кальсонами,
как вспухали их отростки. Мы их знаем. Ничего мы не знаем.

ВСЕ

Не знаем. Ах, не знаем. Стали дети наши, как хлеб.
Стали, как камни, как пламя.

ВТОРАЯ

Их шаги по уходе с крыльца далеки, словно бы
                                           за двумя горами и тремя морями,
Их речь – словно куропатка на чужом поле,
или биение сердца у нас под рубашкой.

ВСЕ

Ушли наши дети. Не слышно их. Что-то они замышляют,
вершат большие дела – мы не знаем –
                                           вроде большого корабля в порту без огней,
нечто, как будто проходишь в полночь мимо Собора,
или будто буря катает по черепице бочки с динамитом.
Мы не понимаем, не понимаем – Господи, помоги –
тех, что притащились к нам в сапогах и железных шапках,
не нравятся нам их лица – косятся на наших детей,
очень уж гордо выступают топая ножищами.
А хлеба оставили нам чуть-чуть – совсем не оставили.
Не выносят такого наши дети – это у них от предков.
А прадедовское ружье, что недавно еще висело у печки, –
отняли у нас и его –
чтоб у них руки отсохли – это ж семейная память. Наши дети не выносят такого –
помоги им Господь.

ВТОРАЯ

Выросли наши дети. Дома им не сидится,

ЧЕТВЕРТАЯ

Их одежды пахнут ветром, месяцем и навозом.

ТРЕТЬЯ

А изо рта пахнет сигаретой.

ШЕСТАЯ

Руки у них пахнут лесом и молнией.

ВСЕ

Выросли наши дети. Стали тесными наши дома,
                                           а одежды черными.
Почернела кожа у нас, как намокшая кора дуба.

ПЕРВАЯ

Наши ногти залеплены тестом,
в зубах застряла ночь,
в складках юбки – пыль и молчание.

ВТОРАЯ

Кувшины у нас постарели, воду больше не охлаждают,
кастрюли прохудились,
вспоминаем, вспоминаем – потом забываем. Ничего.

ВСЕ

Смерть входит в дом к нам без стука,
мы узнали ее шаги и повадки –
                                           мы узнали саму смерть.

ТРЕТЬЯ

Сперва у нее были новые башмаки –
                                           шумно стучали –
так зарезанная курица еще кудахчет
и бежит с отрубленной головой.

ЧЕТВЕРТАЯ

Потом она стала помягче – так бывает, когда режешь лук для жаркого, а из глаз капают слезы.

ПЯТАЯ

А потом будто дверь запираешь, говоришь "доброй ночи",
                                           а на улице месяц не светит.

ПЕРВАЯ

А теперь у погасшего очага сидит она, босая,
                                           одинокая и тихая,
не тревожит никого. Мы узнали ее. Она похожа
                                           на покойных наших мужей.
Пахнет тленом и влагой. И ее все клонит ко сну.
Не годна она больше для плуга. Занимает угол. Мы узнали ее.

ШЕСТАЯ

Что ни говори, а смерть – это смерть.
                                           Ее не узнаешь.
Укус в затылок. Удар шилом в сердце.
                                           Сильнее, чем зубная боль.
Держится долго. Месяцы и месяцы. Ее, подлую, не изучишь.
                                           Дом стал теснее.

ЧЕТВЕРТАЯ

И все же иной раз, когда вечереет и мы поднимаем голову
                                           от корыта,
миндальное деревце, как невеста, прогуливается по саду,
освещает своими белыми цветками колодец, свинью,
освещает весь двор, и двор становится шире,
а вдали, словно кубок из стекла, светится гора,
еще дальше – море, у него вместо гребня от ткацкого станка – месяц,

ПЯТАЯ

и тогда говорим мы: пусть придет к людям мир,
чтобы сердце согрелось, будто держишь за пазухой голубя,

ПЕРВАЯ

чтоб вернулись назад сыновья и чтоб был у них хлеб,

ПЯТАЯ

чтобы хлеб был и у нас и чтоб сердце тревожно не билось,
                                           если ночью вдруг в дверь постучат.

ЧЕТВЕРТАЯ

А если и постучат, пусть это будет белая ручка спокойствия
                                           из лунного серебра.

ВТОРАЯ

И запахнет тогда срубленной сосной и душистой геранью,

ТРЕТЬЯ

и какая-то звезда вобьет гвоздь в нашу кровлю.

ШЕСТАЯ

А воздух мягкий, теплый и голубой,
словно воздух под распашонкой младенца.

ПЯТАЯ

Тогда дома больше не будет – у нас его забирает небо,

ВСЕ

и мы остаемся во дворе в черных платьях,
                                           которые побелели.
И сыновья наши в нас,
и мужья наши в нас, в нас и смерть.

ШЕСТАЯ

Ах, снова мы входим в свои дома,
дома опустевшие и сжавшиеся.
И вспоминаем, и забываем, и нас забывают.

ВСЕ

Сыновей наших ветер унес – мы не знаем, какой.
Говоря: "кровать", мы знаем, что такое кровать.
Говоря: "мой сын", мы не знаем, что он собой представляет.

ВТОРАЯ

Они держат подмышкой месяц, словно каравай хлеба,
                                           и уходят в горы,

ЧЕТВЕРТАЯ

говорят "добрый вечер" елям, а о нас забывают.

ШЕСТАЯ

Дома им не сидится, не нужны им ни светильник, ни скамья.
Их взгляд устремлен далеко за увитую виноградом изгородь, за море.

ВСЕ

Ах сын мой, сын мой, какая другая мать вас всех обольстила?

ПЯТАЯ

Одна мать, говорит, одна мать, а зовут ее, зовут –

ЧЕТВЕРТАЯ

Ах как же ее зовут? Всё, они ушли –
высок и крут подъем. Как приду к тебе, сын мой?
                                           Дом наш стал тесен.
Заплесневел край наш, кровью залиты стены. Как дойти мне до тебя?
Годы путаются в ногах, словно рваные чулки.
                                           Всё. Мы постарели.

ПЯТАЯ

Это мать говорит, говорит мать – надо узнать ее имя.

ВСЕ

И ведь не каменеет еще это сердце. Не каменеет.
                                           Не каменеет.

ТРЕТЬЯ.

Дом стал теснее, стал похож на корабль – плывет среди ночи,
по черным водам ночи плывет черный корабль.

ПЕРВАЯ

По кровле плывет месяц.

ШЕСТАЯ

Ох, вокруг месяца – красная полоса –
дурное предзнаменование, ох, красный круг –

ПЕРВАЯ

печальный месяц –

ВТОРАЯ

злой месяц –

ТРЕТЬЯ

немой месяц –

ЧЕТВЕРТАЯ

какая весть? Что за корабль? 

ВСЕ

Одинокие, одинокие, одинокие
среди ночи, на корабле, на месяце
одинокие, одинокие, одинокие,

ЧЕТВЕРТАЯ

тихие, тихие –

ШЕСТАЯ

куда мы идем, неподвижные, в лунном сиянии?

ЧЕТВЕРТАЯ

Тихие и спокойные. Куда мы идем?

ВСЕ

Куда идем, бодрствуя среди ночи?

ЧЕТВЕРТАЯ

И это сердце, что не каменеет,

ТРЕТЬЯ

все еще не каменеет,

ПЕРВАЯ

не каменеет.

ВТОРАЯ

Не каменеет. Мы не спим.

ШЕСТАЯ

Ох, а месяц в красном круге –
это дурная весть.

ЧЕТВЕРТАЯ

Какая – дурная?

ПЕРВАЯ

Печальный месяц –

ВТОРАЯ

Немой месяц –

ШЕСТАЯ

Осердившийся месяц,
пусть ведет хоровод круг за кругом кровавым,
пока не останется один только месяц,
чтобы стало светло и чтоб солнце взошло.

ВСЕ

Ах, ушли сыновья. Нас не слышат.
Доброй ночи, сынок, – путь идет, ведет, поворачивает,
и возврата нет ничему. Доброй ноченьки тебе, месяц.
А мы тянемся, как кипарисы на ветру.
Доброй ноченьки. Доброй ночи. Доброй ночи.
 

Медленно уходят. Темнеет. Небольшая пауза. Ничего нет.

ЗАНАВЕС

действие второе >>



[ЯННИС РИЦОС]

 

SpyLOG

FerLibr

главная   

© HZ/ DZ, 2000-2001