|
МИХАЛИС ПИЕРИС – ИЗ
КНИГИ "МЕТАМОРФОЗЫ ГОРОДОВ"
|
|
В
ГОРОДСКОМ КАФЕ
Свою я долю взял. Что причиталось мне
За эти годы – получил я и истратил.
И вот сижу один. Не пью и не курю.
Сижу в кафе. Передо мною – начатые книги,
на середине брошенные, и бумаги,
слова, что не могу я дописать.
Время мое вышло, кончилось.
Исчезла крепость тела, сила мысли.
Плоть, что сидит за столиком в кафе,
сквозь тусклое стекло глядит рассеянно
на улицу. Пустая чашка на столе –
на гладком мраморе, холодном и блестящем.
^
|
Ретимно,
февраль 1988 г. |
ТАВЕРНА
"ДВЕ ДВЕРИ"
(ЦЕНТРАЛЬНЫЙ РЫНОК В АФИНАХ)
Он в одиночестве сидел и пил вино
в таверне под названием «Две двери»:
в подвальчике, на рынке, – все, что было наверху,
здесь обретает подлинную сущность,
а чувства – полноту: ее им не хватало
там, в мире тленной, матерьяльной жизни.
Он не заметил, как она вошла
через которую из двух дверей спустилась
на рынке он искал ее
и в гуле голосов ее он слышал голос
и вдруг ее увидел – точно свет
повсюду разливается, куда ни взглянет, –
и вот она – в своей уверенная власти,
стройна точно сирена, не касаясь пола
плывет меж смертных, легкая в движеньях,
игривая и полная кокетства,
холодная, желанная, прекрасная,
и вот садится за соседний столик
та, о которой грезил он, – и на него
вдруг взглядывает странно – как чужая
глядит – и в забытье он клонится к столу,
очнулся вдруг – виденье исчезает.
^
|
Афины,
январь 1989 г. |
ПРОГУЛКА ПО
ОПУСТЕВШЕМУ ГОРОДУ
Любовь, куда бы он ни шел, кружит и настигает…
Георгиос Хортацис
Здесь она пробыла недолго
он припоминает нынче смутно
облик ее и стать.
Но вот лицо ее
запечатлелось в сердце
взгляд светлый, волосы как смоль
но вот ее глубокий, мягкий голос
во сне он слышит
гибкие движенья
мучительно он помнит
и свет, что одевал ее, как плащ
встает перед глазами, где бы ни был он
в кофейнях или в барах
в кино или на улице.
Встает перед глазами – и меняют облик
и жизни, и искусства образцы
сияя новым, небывалым светом
а если свет и был, то он был слеп
он – взятый под защиту и лишенный власти
многообразным наслажденьем страсти пошлой.
^
|
Ретимно,
март 1989 г. |
СИДНЕЙСКОЕ
СТИХОТВОРЕНИЕ
Ты не приходишь – и не ладится урок.
За партою последней не сидишь,
и я никак не доберусь до сути,
все на вступлении топчусь и мямлю.
Твоя, последняя, опять пустует парта.
Мне обращаться не к кому.
Мне некуда стремиться втайне,
чтоб раскрывать поэзии секреты.
Ведь ты – стихотворенье, на уроке нет тебя,
а отпечатанный листок, что я держу,
останется чем был, – прямоугольником бумажным.
^
|
Сидней,
1978 г. |
ОДИССЕЙ
ПРИКОВАННЫЙ
Cколь безвинно страдаю…
Эсхил, Прометей Прикованный
В своих ошибках сам я виноват!
Монтеверди / Бузенелло. Возвращение
Улисса.
Услышать песнь Сирен и все ж спастись.
А.Д. Хоуп О, горе! Из-за глупой осторожности
тела, дарующие наслажденье,
на небосводе памяти неверной
созвездиями станут иль измыслит их
чудовищами своевольный разум.
О, мука! лишь один глоток вкусил я
из страха что питает скудный ум
все рассчитать и наперед измерить
и ни на шаг не отступить от правил
умея выйти из воды сухим.
Моя старинная премудрость
предусмотрела все – и даже то,
как оскопить ум спутников моих.
Теперь они бессмысленно глядят
глазами плоскими подобные скотине
они не слышат то, что слышу я
мои им безразличны приказанья
угроз они – не слыша – не боятся
и ухмыляются в ответ на слезы.
И униженьем нынешним нельзя
купить отмену прежнего решенья.
Я, связанный, терзаемый желаньем
в своих я узах бьюсь, окован крепко
как будто бы я слышу эту песнь
манящую корабль плывущий мимо
он дивного не совершит маневра
от предначертанной не отклонится цели.
Быть в безопасности я мнил – моя вина –
и лишь чуть-чуть поддаться чарам пенья
невольное сдержав сердцебиенье
о, безрассудная моя премудрость,
о, я глупец с моей отвагою фальшивой!
Привязанный как вол к высокой мачте
я жажды никогда не утолю
прикованный к старинному решенью
что навязало мне ошибочную цель –
на мертвую Итаку возвращенье.
^
|
Мельбурн,
март 1992 г. |
ВОЗВРАЩЕНИЕ
СТРАННИКА
Михалису Ганасу
Я вошел в дом со двора
оттуда где держали мы скотину.
Далекие услышал голоса.
Вздохи и шепотки из Мира Мертвых.
Густой бурьян
мне доставал до пояса.
Кадки, бочонки и горшки –
недвижные и полные укора.
Ослепший дом, очаг холодный
и темный – где румянились в печи
и пышный каравай, и сухари на противне.
В горнице я огляделся.
Пыль запустения меня одела,
живьем во мне замуровала душу.
Друг ногтем вещи старые скребет
не видя, что на них –
налет белесый смерти.
Пусть все в молчанье здесь оцепенеет.
Пусть превратится в кости и стихи
и музыку. Развеянную ветром.
Едва промолвил я – змея скользнула
зашипев (*).
Я обернулся на нее взглянуть
и подошел к сараю.
Из тьмы сверкали мертвецов глаза.
^
|
*
В деревнях на Кипре держали в домах ручных змей, видя в
них
своего рода покровителей семьи.
– Примеч. перев.
Эфтагонья,
Пасха, 1993 г. |
В
САЛОНИКАХ ПРОЕЗДОМ
Нет, это был не сон, – я в самом деле в городе
в Солуни, в чьих объятьях десять лет провел я
и до костей она мое стесала тело
по набережной не спеша прошелся
поднялся ночью к Крепости
я снова здесь, по улицам иду
прозрачный точно облако
здесь годы я беспечные растратил
противиться ни сил ни власти не имея
предался наслажденью и утехам.
Утехам, мне дарованным Солунью.
^
|
Салоники,
ноябрь 1993 г. |
ОПЬЯНЕНИЕ В БОРДО
Пока мы доберемся, солнце выглянет
сказала ты и вправду осветились воды
и об руку с тобой вошли мы в город.
Море вгоняет волны свои туда
где на два рукава река ветвится
фортуна мне послала пасмурные дни
в дожде пропавший город
карабкается память словно плющ
по дому Мориака а вокруг холмы
холмы и виноградники до горизонта
благословенная и древняя земля.
Британцы и французы доброе вино
четыре века пили здесь и не было
нужды в восстаньях: этим вот вином
мы в кулаке их держим – так судили
мудрейшие из жителей приречных.
Вечером поздним в Cafe du Port
сличая цвет вина в бокалах новых
и новых распалился ты
и тела темного ее возжаждал
она же не сдавалась предлагая
и розовые губы и игривый взгляд
«Сперва напейся доброго вина
проникнись весь его благоуханьем
до тех глубин где умолкает память
и вот тогда сплетясь в объятье крепком
почувствуем что рядом смерть обезумев от страсти
от бешеного наслажденья опьянев».
^
|
Бордо,
май 2001 г. |
ШВЕДСКИЕ
АНАПЕСТЫ
(ИЗ ЛУНДА В СТОКГОЛЬМ)
Что такое – проехать по Швеции белой
что такое – заполнить словами страницу
сколько можно смотреть на пейзаж этот белый
белизна и опять белизна час за часом
бесконечное белое-белое время
я сквозь снег пробиваюсь и еду
смерть могла быть точно такой же
ослепительно белой как пейзаж этот черный.
Что такое – проехать по Швеции белой
что такое – заполнить словами страницу
что такое – мне пишешь и ты и другие
вот я узами связан а жизнь убывает
как слепит белизна на нее и не взглянешь
как увидеть людей в этом белом покрове
что такое – чернила на белой странице
в белой Швеции стынет глубочайшая память
что такое – я здесь никого не оставлю
что такое – ум спит и не жду никого я.
Рене – вот кто смог бы разбить эти чары
точно солнечный луч из-за тучи блеснувший
так была хороша и нежна в этот вечер
обещаньями было полно ее тело
а глаза глядели в глубокую память
Рене бы могла но был вечер потерян
укрытый под снегом
белым снегом что сыплет
сыплет денно и нощно и заносит все белым…
^
|
Лунд
– Стокгольм, февраль 1994 г. |
ВЕНЕЦИАНСКИЙ
СОНЕТ
Маттиасу, Освальдо и Стефано
Любовь поддельная своим торгует сплином
нагие пары в одеяньях небывалых
сидят во Florian (*) томясь
как на витрине.
Не там пирует страсть, где бархат алый.
Гуляют парочки по Calle Vallaresso (**)
я в Harry’s (***) не
пойду, пускай Старик и пил там.
С друзьями, что пируют с юношеским пылом,
оставшись, у огня их страсти обогреюсь.
Со мной воспоминания сегодня. Пусть обычай
мне здешний чужд, и поздний час уже, и опустела
площадь. Вчера она ярилась и кипела –
Они со мной! Но стал я памяти добычей:
Ловушка – все утехи: те, что въяве тело знало
и те, что тайно сладострастная мечта мне рисовала.
^
|
*
Самое знаменитое и самое дорогое кафе в Венеции. – Примеч.
перев.
** Улица в Венеции, в двух шагах от площади Сан Марко, выходит
на Канал Гранде. – Примеч. перев.
*** Бар в Венеции, где бывал Хемингуэй. – Примеч. перев.
Венеция,
февраль 1997 г. |
ФЛОРИНА-НА-АХЕРОНТЕ
(*) Элени и Мимису
Беззвучно уходили поезда
навек застывшие во Флорине (**) на
стенах «Чайной»
где все мерцает превращаясь
сперва в слепяще-белое а после в черноту
и исчезая в беспросветном мраке.
В конце концов мы выбрались наружу
и двинулись к границе. Свет дневной
искрился на деревьях
одетых снегом так что не поймешь
убор то подвенечный или саван
земли касаются иль в воздухе паря
вращаются усталые колеса
или мы все уснули и бредем
во сне глубоком непробудном
по озеру окованному льдом
таким вот будет вечный сон
сказал ты и твой голос прозвучал
обыденно и даже беззаботно.
Тогда остановились мы и вышли
и молча шли по снежной белизне
пока удостовериться желая
что мы еще не умерли, не осквернили
ее струей дымящейся мочи
проделав желтую дыру
в покрове белом. И когда мы с облегченьем
переводили дух ты поглядевши вдаль
на покрывало белое сказал негромко
закуривая. Знаешь что, дружище,
не так все просто. Может быть подземный
прекрасен черный мир ведь и теперь
здесь рядом с нами в этой белизне
свет заглушаем чернотою смерти.
^
|
*
Флорина – город на севере Греции, Ахеронт – в греческой мифологии
река, текущая в царстве мертвых. – Примеч. перев.
** В настоящее время поезда не доходят до Флорины, и на
старом, недействующем вокзале осталось несколько брошенных
там вагонов. «Чайная» – кафе-бар во Флорине, где однажды
была выставка картин, изображавших заброшенный вокзал и мертвые
поезда. – Примеч. автора.
Флорина,
декабрь 2001 г. |
ПИСЬМО
ИЗ РОССИИ
Твое письмо пришло, наполнив комнату
так несомненно запахом твоим,
что у меня заныло тело,
и ускользающая красота
неуловимой жизни жжет меня:
с тобою рядом я – и не с тобой,
тобой владею, не владея, – но –
как будто я в твой кабинет вхожу,
разглядываю книги и бумаги,
смотрю на снимки старые, на чашку
чайную – подарок из России.
Так вот где цедишь ты свою усталость,
рассматривая метки на фарфоре,
оставленные временем, –
твой взгляд меня преследует, скользя
по кручам – но я знаю, как спастись,
за свежую схватившись ветку,
а после в Никосии мы столкнемся,
твой запах смешивается с ароматом
тумана и безлюдья, – ошибусь ли, коль скажу:
так пахнет Никосия, город твой,
средневековый город и безлюдный, –
лишь пальмы в нем да свет в неоклассических
бессонного «Орфея» (*) окнах.
Твое письмо врасплох меня застало
вот только что закончилось варенье
что подарил кир Лукас мне, сказав:
«Возьми, оно домашнее,» – и вот смотрю
на баночку пустую, сердце ноет,
слезы стоят в глазах, одна я и обнажена
и я тебя люблю. Не забывай меня.
^
|
*
Ресторан в старой части Никосии. – Примеч. перев.
Август
2002 г. |
УТРЕННИЙ
КОФЕ НА УЛИЦЕ ЛИДРАС
(*) Мне сорок семь лет и я
счастлив. Потому что сижу вот тут
за лучшим столиком в углу, этим днем
который ни вчера ни завтра.
Я здесь, в этом дне, который есть
сегодня, не был вчера, не будет завтра,
и я на тротуаре городском, в моей
столице (пусть и разделенной)
сижу и вижу дождь струится по стеклу
толпа течет официантка
красива (и знает это)
и не жалеет улыбок.
И я на самом деле очень
очень (пусть ненадолго) счастлив.
^
|
*
Улица Лидрас – центральная пешеходная улица в старой части
Никосии,
т.е. что-то среднее между Арбатом и Тверской; со времени
турецкой оккупации посреди улицы Лидрас проходит «зеленая
линия» между греческой и турецкой частями города. – Примеч.
перев.
Никосия,
февраль 1998 г. |
|
Об авторе: Михалис
Пиерис родился в 1952 г. в деревне Эфтагонья (букв. "Семь
углов") на Кипре. Поэтому первые журнальные публикации его
стихов и первые стихотворные сборники выходили под псевдонимом "Михалис
Эфтагонитис". Михалис Пиерис изучал филологию и театроведение
в Салоникском и Сиднейском университетах. Его перу, помимо девяти
книг стихов, принадлежат многочисленные критические и филологические
работы, перевод на современный греческий язык трагедии Еврипида "Финикиянки".
Сделанная Михалисом Пиерисом драматическая версия средневековой "Кипрской
хроники" Леонтия Махеры и осуществленная им с Театральной
мастерской Кипрского Университета (Theatre Workshop of the University
of Cyprus) постановка имели огромный успех на Кипре и за его пределами.
Его стихи переводились на английский, итальянский, каталанский
и турецкий языки. В настоящее время Михалис Пиерис живет и работает
в Никосии.
Книга "Метаморфозы городов" с параллельными русскими стихотворными
переводами И. Ковалевой издана в 2003 г. издательством Итака.
На сайте издательства можно прочесть и другие тексты из книги М.
Пиериса. |
О переводчике: Ирина
Игоревна Ковалева – филолог, переводчик, критик.
Автор стихотворных сборников "В прошедшем времени" (2002), "Кукольный
ящик" (2002) и "Юбилейный гимн" (2003, готовится
к изданию). В ее переводах публиковались стихи и проза Г.Сефериса,
стихи О.Элитиса, М.Сахтуриса, Т.С.Элиота, Ага Шахида Али
и др. |
|
|
[М. ПИЕРИС]
|
|