КОСТИС ПАЛАМАС
(1859–1943)

ВОСТОК

Напев Янины, Смирны, Цареграда –
напев Востока! Горечь и отрада
в тебе слились. Душа моя горит:
густой настой страдания в нем крепок.
Душа моя с напевов этих слепок.
Они взлетают – и она парит.

Родившая их мать, забывши муки,
поет, ломая руки, в каждом звуке,
и душный поцелуй дарит восторг.
Молясь Судьбе, томясь в ее яреме,
раскинулась наложницей в гареме
душа твоя, о сладостный Восток.

Звучи ж, напев, где даже радость тайным
горчит неторопливым причитаньем,
где черная рыдает нищета.
Носители колодок или рубищ,
рабы, бродяги – всех не приголубишь;
и сам я – заклейменному чета.

Уткнув в песок небритый подбородок,
на берегу, где не осталось лодок,
где водорослей сохнет бахрома,
лежать бы мне, бездомному, немому,
забытому, испытывать истому
и обладать той толикой ума,

которая еще необходима
курящему, чтобы сплетать из дыма
колечки неземной голубизны
и шевелить губами, повторяя
печаль, в которой нет конца и края,
и потому в ней нету новизны.

В напевах этих боль народа плещет
и жизнь его плененная трепещет,
как на ветру остывшая зола.
Напев Янины, Смирны, Цареграда –
напев Востока! Горечь и отрада
В тебе слились. Но горечь верх взяла.

Перевод Иосифа Бродского

ВИНО И БОКАЛ

Мелодия первая

Я на празднество пришел к тебе, Весна,
странником неторопливым и усталым,
чтобы выпить светлого вина,
чтобы золотым звенеть бокалом.
Ах, вино! Ты – чудо: выпил я –
и одежда драная моя
стала благороднейшей порфирой,
и таящийся в душе моей горький и голодный плач детей
зазвучал божественною лирой!
Сердце, склеп, который так давно,
так давно не отпирали, –
ты теперь для всех открытый храм,
праздничный и светлый: видно, там
было олимпийское вино в золотом бокале!
Золотой бокал!
Он вечернею звездой сверкал!
Что в сравненье с ним цветы и вина!
Ведь его блестящие бока шлифовала Мастера рука,
и любая грань его – картина!
И не важно – полный ли, пустой он;
музыкой апрельскою пьяня, он всегда сверкает для меня
самой совершенной красотою.
Если полон, – значит, в нем вино,
если пуст – в в нем все равно вино,
просто он не хочет поделиться
тем, что бережет для олимпийцев!
Славлю золотой бокал,
золотой!
Мастер наделил его
красотой!
Славлю эту красоту – ведь она
драгоценнее цветов и вина!


Мелодия вторая

Узнать бы мне наверняка, к чему душа моя лежит,
которая из двух страстей сильней меня терзает:
вино, что душу жжет мою и оглушает и пьянит,
или бокал, что золотом сверкает?
Узнать бы мне наверняка – к чему душа моя лежит!

Дай мне вина! Вино, вино!
О, в чем бы ни было оно,
в простом стакане, в деревенской кружке грубой...
Сосуд? Он может быть любым, но лишь бы в нем был дар судьбы,
чтоб странник жаждущий омыл пылающие губы!
Не важно, кто его налил, кто эту радость подарил!
Апрельской розой надышусь и не задумаюсь нимало,
что вот на свете есть апрель...
Пить, пить – одна благая цель –
из кружки, из стакана, из бокала...
Дай мне бокал! Бокал, бокал!
О, как он душу истерзал!
Его печаль меня сведет безвременно в могилу!
Сравнить с Природой Мастерство?
Творенье и творец его
сильней природы и богов! О, я-то знаю эту силу!
Как в этих гранях золотых душа кружится красоты
по золотым бокам бокала!
Мысль! Торжество творца она!
И вот бокала глубина
триумфом родников чистейших засверкала!
Бокал! Любая грань его, любой изгиб – есть торжество
и сила формы совершенной!
О, тонкой талии волна! И светел лик, и грудь полна!
Туманом золотым со дна,
как из курильниц, возникает дух священный!
Когда глаза горят над ним, их легкий взор невыразим,
он светится тревожной лаской...
О, незакатный отсвет глаз!
Как будто боги услаждают нас
бессмертной олимпийской пляской!

Дай мне бокал! Бокал, бокал!
Дай, чтоб его я крепко сжал,
Не важно – полный ли, пустой он,
будь в нем вода, или вино, иль даже яд – мне все равно,
но лишь бы подан был Тобой он!
И все-таки о чем, о чем так гулко сердце говорит?
Которая из двух страстей сильней меня терзает?
Вино, что душу жжет мою, и оглушает, и пьянит,
или бокал, что золотом сверкает?

...Но кто сумеет мне сказать, к чему душа моя лежит?

Перевод Василия Бетаки

КОСТАС ВАРНАЛИС
(1884–1974)

ОБРЕЧЕННЫЕ

Вчера в подвальном кабаке,
в дыму табачном, в беребранке,
под вопли уличной шарманки
мы пили, сидя в уголке.
Вчера – и раньше: вечер каждый
сжигает нас хмельною жаждой.

Кто к полной кружке тянет руки,
кто на пол сплюнет иногда.
О, в мире нет страшнее муки,
чем жизни прожитой года!
Как ни копайся в прошлом сорном –
не не вспомнишь дня, чтоб не был черным.

О солнце и морские воды,
о небо, щедрое стократ!
Шафранные шелка восхода,
гвоздикой рдеющий закат!
Сияньем вашим мир украшен,
но нет вам места в сердце нашем!

У этого отец недужен –
в параличе десятый год;
а у того жене все хуже –
в чахотке тает, кашель бьет;
сынок в тюрьме, дочь на панели,
чтоб дети даром хлеб не ели.

– Кто виноват? Судьба дрянная!
– Кто виноват? Господень суд!
– Кто виноват? Башка дурная!
– Вино всему виною тут! –
Кто виноват? Кто мрак осветит?
Никто не знает, не ответит.

Так в темном чреве кабака

мы пьем, трусливы и убоги.
Найдем, как черви на дороге,
смерть под ударом каблука.
Нет избавленья ниоткуда.
Чего мы ждем? Должно быть, чуда.

Перевод Евгении Смагиной

ЛЕОН КУКУЛАС
(1894–1967)

ТОСТ

Друзья, простите мне, что в тот веселый миг,
чуть только с Самоса вино наполнит
кубки до самых краев, я свой поднимаю,
чтобы сказать вам два слова печальных.

Не знаю, как вам, но мне подумалось вдруг,
будто на тайную вечерю мы собрались,
на которой незримо присутствуют те,
кого мы любили, те, кто ушли прежде нас.

Объединила нас всех за этим столом
общая жажда хоть ненадолго забыть
печаль, которая бодрствует вечно в душе,
словно образ Бога в отшельничьей келье.

Но прежде, чем разум слегка замутит
розоватый туман блаженного хмеля,
давайте-ка вспомним тех, с кем в былые года
вместе мы припадали к чаше печали.

Давайте-ка скажем, словно бы слышат они,
что в бурю выстояло древо нашей веры,
что, как волхвы на зов Рождественской Звезды,
идем на свет их пламенного духа.

Звездами вспыхнут их пустые глазницы,
если узнают, что в начатом ими бою
нынче и мы кровь проливаем наших сердец,
чтобы вспоить плоды нашей общей мечты.

Пусть станет легок их нескончаемый сон,
пусть радостно будут они ожидать,
пока мы принесем трофеи победы,
до которой дожить им не было суждено.

Давайте-ка выпьем сегодня за тех,
кто остались нашим обетам верны,
с кем были мы вместе в тягчайшие из годов
И кого сокрыла от нас могила.

Перевод Вадима Перельмутера