Писатель, художник.
Родился в 1963 г в Северодвинске.
В конце 80-х приехал в Ленинград,
где посещал поэтическую студию
В.Сосноры и учился философии
в Религиозно-философской школе.
В 1989 г., совместно с В.Степановым,
А.Кудряшовым и И.Нагель, написал
книгу "Манифесты", содержавшую
самые различные манифесты
от "манифеста пошляков", до
"манифеста классицистов".
В 1993 г. выходит книга "Философия
Сё", по сей день остающаяся
одним из основных произведений
Спирихина.
В 1996
Спирихин, совместно с Вадимом
Флягиным, Игорем Паниным и
Ингой Нагель, выступил одним
из инициаторов создания художественного
товарищества "Новые тупые",
в деятельности которого до
сих пор принимает активнейшее
участие.
Многочисленные публикации
в журналах "Юность", "Звезда
Востока", "Митином журнале",
"Сумерках", "Максимке" и других.
Лаурет Премии Андрея
Белого за 2004 год в номинации
"Проза" за "бунт
на корабле интеллектуалов,
превращающий его в корабль
дураков; за “Зеленые холмы
Австрии” – бортовой журнал
этого плавания; за То да Сё".
***
Читать также:
ТЕЛЕВИЗОР
РЕЧЬ
НА ВРУЧЕНИИ ПРЕМИИ АНДРЕЯ
БЕЛОГО
(здесь речь
Александра Скидана
о Сергее Спирихине)
ИНТЕРВЬЮ
(на Фергана.ру)
|
БУЛЮЛЮМ
«Булюлюм-булюлюм-
булюлюм-булюлюм-
булюлюм-булюлюм-
булюлюм!»
(полуночная песенка зверей)
Тихо
по ночам
в заповедном лесу, тихо – как в сказке!
Забылась
в невесомом тумане природа: распластались
тени, привалились травы, пали ничком
нарядные цветы; зябкие озера свернулись
калачиками, в дуплах пристроились
пугливые эхи, в полях лежат вповалку
валуны – и лунным искренним сном спит
высоко темное небо…
Один
хамелеон не спит в беспробудной глуши:
от большого ума – нет у него режима.
И, бессонный, ходит он по ночам на
окраину леса, где под ветхой корягой
проживает свою жизнь одинокая выхухоль,
ведет бесконечный разговор со своей
тенью. И образованный хамелеон переводит
ее одичавшую речь на все языки леса:
и на домашний – улитки, и на смешной
– обезьяны, и на образцовый – крокодила…
Но
в эту ночь и выхухоль молчала, как
камень.
–
Ну вот, – поежился бессонный хамелеон.
– Какой-то заговор молчания: совершенно
некого переводить… – и, чтобы заполнить
ночную пустоту, он принялся переводить
послушным хвостиком синие язычки теней
на желтый язык дороги: и тень от листа,
и тень от ветки, и тень от ствола
– скрупулезно и по-художественному…
Неожиданно
проплыло облако, кругом потемнело…,
но вновь воцарилась луна.
Но
на песке уж лежала чья-то новая тень!
Любознательный
хамелеон поднял глаза:
…перед
ним стояло – невиданное существо:
ни суслик, ни конь, ни слон, ни кот
– совершенно неведомая зверушка. Сцепив
на брюшке лапки, сморщив пятачок,
выпучив оловянные глаза, она глядела
пристально на хамелеона.
«Кого
только не дождешься ночью», – подумал
хамелеон и сказал:
–
Привет бродяжкам!
–
БУЛЮЛЮМ! – улюлюкнул пришелец.
–
А-ага-а! – быстро сообразил хамелеон.
– Это любопытно… – и он отряхнул хвостик.
– Ученый полиглот к вашим услугам.
Простите, как вы сказали? Булюлюм?
–
Булюлюм-булюлюм-булюлюм! – затараторил
зверек, и была в его речи не то жалоба,
на то – жалость…
–
Это что-то чрезвычайно интересное,
– ученым жестом поправил глаза хамелеон.
– Я никогда не слышал ничего подобного.
Надеюсь, вы объясните, как понимать
ваш булюлюм.
–
Булюлюм! – сказал зверь.
–
Понимаю… – наклонил голову хамелеон
и быстро подумал: «Исключительно профессиональный
иностранец! Будем подбирать ключ!
– и он стал подбирать: …булюлюм… булюлюмить…
булюлюмничать… булюлюкс……. Перебулюлюмим
из-под булюлюшки булюляйно забулюлюмим
булюлюмами… Булюлю, – подумал хамелеон,
– ни булюлюма не понятно…»
–
М-да, – сказал он. – Какая-то специальная
нечленораздельность! Послушай, а может,
это у тебя сложносочиненное предложение,
которое сначала нужно разделить?
–
Булюлюм! – кивнул тот.
–
Пред-ло-же-ни-е разде-лить… – пошел
на второй круг хамелеон… и вдруг его
– осенило: это – Предложение, Которое
Надо Разделить!
–
Примите мои поздравления, загадочный
Булюлюм! – бодро зарапортовал хамелеон.
– БУЛЮЛЮМ – это Предложение, Которое
Вы Предлагаете Разделить! Блестящая
мысль! Я еще никогда не переводил
таких прекрасных предложений! – и
у него открылось вдохновение. – Мы
сейчас же пойдем и поделимся с кем-нибудь
этим предложением: оно просто требует,
чтобы его срочно, не переводя дух,
кому-нибудь перевели! …Той же улитке:
она тут у нас недалеко.
И,
забыв про ночь, он повел Булюлюма
к улитке.
И
действительно,
Недалеко,
на берегу воловьего следа, жила –
улитка. Она жила там с незапамятных
времен и (как шутила обезьяна) – успела
проулитить всю свою жизнь.
И
правда: кроме воловьего следа, который
она называла морским океаном, да травы,
именуемой жутким джунглем, да песка
– булыжная набережная, – недалекая
улитка не видела ничего.
Но
– не ее вина. Ведь она не могла никуда
отлучиться из своей крепости – и не
потому, что страшилась, что ее съест
крокодил, или уворует в темный мешок
выхухоль, или обхохочет с ног до головы
обезьяна, – нет. Просто она была по-настоящему
привязана к своему домику, как никто
другой. И пусть в нем ничего не было
(ничего-ничего!), а среди голых стен
– одна-единственная улитка, – она
не думала его клясть. Напротив, она
думала, что ее дом – самый огромный
в мире, что в бездонном океане – видимо-невидимо
дельфинов, а джунгли – так и ломятся
от слонов… и – клялась: что у крокодила
вместо зубов – ловко смастеренные
колышки, что обезьяну – изгнали из
трагедии, что хамелеон – нахватался
вершков и теперь подлизывается к корешкам,
а что выхухоль – без царя в голове…
Еще
она думала, что где-то далеко, на
том берегу моря, живет точно такая
улитка и так же думает обо всем. Но,
когда она засыпала, она говорила:
«Нет! Ведь я же и есть та самая улитка!»
– и ей снились цветные фантасмагории…
Но
в эту ночь – не шел сон; и, высунув
за порог рожки, она глядела за море.
…Но
тут что-то засторонило луну.
–
Батюшки! – нырнула в дом улитка. –
Неужто выхухоль! – и прижалась к потолку.
–
Премудрая улитка! – донеслось снаружи.
– Удивительное событие: к вам – гость!
«Хамелеон,
злодей», – подумала улитка и прохрипела:
–
Какой такой гость в разгар ночи?
–
Необыкновенный, – крикнул хамелеон.
– С одним предложением!
«Вот
как, – удивилась улитка. – В жизни
не слышала предложений. Может, это
какой-то предлог?»
–
Я ничего не понимаю в предложениях.
Я – неграмотная.
–
Да нет, – крикнул хамелеон, – не понимайте
так буквально.
–
Булюлюм! – подхватил Булюлюм.
–
Он говорит, что у него есть предложение
разделить булюлюм.
«Вот
придумали, – подумала улитка, – какое-то
бессмысленное предложение», – и, не
долго думая, отозвалась:
–
Я не привыкла ни с кем делить никакой
такой булюлюм: мне чужого не надо!
– и добавила для веса: – У меня все
равно не поместится.
«Действительно,
– подумал хамелеон, – небольшая неувязка.
У нее – нет места».
–
Но в то же время, – сказал он, придумывая,
– вы тоже имеете право поделиться
своим, так сказать, булюлюмом.
«Вот
это – предложение! – прищурила глаза
улитка. – Настоящий предлог!»
–
У меня не то, что булюлюма, умный
хамелеон, – крикнула она с какой-то
радостью. – Вообще ничего нет: даже
не водится мышонок!
«Да,
– вспомнил хамелеон. – Улитка – замкнутая
личность: у нее водится только улитка!
– и у него пронеслось: «Улитка-улика-уличать-личина-личность…
личность – обезьяна. Надо идти к обезьяне!»
– понял хамелеон.
–
Великодушно простите, – прокричал
он. – Произошла ошибка… счастливо
оставаться! – и он прыгнул на ту сторону
воловьего следа.
–
А, может, это и есть та самая улитка?
– вдруг спохватилась улитка – и выглянула
наружу.
Но
перед ней лежало – лишь море…
– …Нет, это просто великолепно, что
я тебя встретил, – болтал хамелеон
по дороге. – Новый язык тем и отличается,
что сначала его никто не понимает.
В этом-то и вся его прелесть. Вот
возьмем смешливую обезьяну: никто
не понимает, над чем она смеется,
и она сама – тоже; но вот поди-ка:
никто ничего не понимает, а всем –
смешно!
И
– верно:
смешливая
обезьяна сама не знала, что именно
ее так веселит. Например, в крокодиле,
который съел свои зубы: то ли что
– зубы, то ли что – съел, то ли что
– крокодил… То же самое и с улиткой:
над тем ли, что – привязана, или же
– что к своему домику, или – что у
нее есть – домик… И с хамелеонам,
и с выхухолью, и со всем прочим: над
чем хохочет? – поди ее спроси… Да
только она рассмеется тебе в лицо
– и понимай, как умеешь…
И
вот на этой почве у нее постоянно
разыгрывались серьезные бессонницы.
Так
и теперь: подавленная нешуточной ночью,
она сидела перед столетним дуплом
и повторяла в него невесело:
–
Эй, дупло, дай две копейки, а, дупло?
– но пустое дупло – безнадежное место,
и самая красивая ее шутка – пропадала
ни за что.
…а
я говорю, нет, ты дай сюда двести
две копейки! – говорила, муча себя,
обезьяна…, но хамелеон, придерживая
глаза, уж кричал ей:
–
Эй!
–
Ха! – выпучила глаза обезьяна. – Вот
это – шутка: образованный хамелеон!
–
Привет! Ты не спишь?
–
Сплю! – ловко спрыгнула обезьяна.
– Я сплю, как убитая, снится: идет
лучезарный просветитель – ну, думаю,
просвещусь на всю оставшуюся ночь…,
а просыпаюсь – ты!
–
Мы вот тоже думали: обезьяна – ценный
смешной зверь: она нас оценит.
–
Ничего не могу обещать, – строго сказала
обезьяна, – потому что всех нас оценит
охотник. Вот как-то я у него спрашиваю:
«Послушай, братец, сколько теперь
стоит обезьяна?» А он и говорит: «Обезьяна
– бесценна!» – «А что так?» – «Да
вот так, – говорит, – у нее – золотые
руки: она нам сделала мозг!»
–
Знаю, знаю, – махнул хамелеон. – Ты
лучше посмотри, кого я тебе привел…
– и он выставил на свет Булюлюма.
–
Булюлюм! – улюлюкнул Булюлюм.
–
? – опешила обезьяна.
–
Он предлагает разделить булюлюм, –
перевел хамелеон таинственно.
–
А что это такое? – таинственно спросила
обезьяна.
–
Ну, вот у тебя, к примеру, – все вокруг
сплошная ирония, а у него – беспросветный
булюлюм.
–
Трагедия, что ли? – отвернула нос
обезьяна.
–
Да, что-то в этом роде.
–
Ну-у… – мгновенно соскучилась обезьяна.
– Делить трагедию… Трагедию делят
на укокоши: как только кого-нибудь
укокошат – так затевают следующий
укокош.
«М-да,
– взялся за подбородок хамелеон. –
Не совсем то».
–
Знаешь, – сказал он. – А давай он
у тебя что-нибудь разделит.
–
Ха! – повеселела обезьяна. – У меня
уж до вас все разделено на мизансцены!
– и подошла, болтая хвостом, к Булюлюму.
–
Послушай, чудак, дай две копейки на
две булки!
–
Булюлюм! – ответил Булюлюм.
–
Э-э, не-ет, – стала учить обезьяна.
– Ты говори: «Почему – две?»
–
Булюлюм! – сказал свое булюлюм.
–
Да нет же! – заглянула в лицо обезьяна.
– Ты отвечай… – и она выпрямилась.
– Хамелеон, ты кого привел? Как же
он собрался делить мою иронию, если
он несчастной, как крокодил!
«Да,
– подумал хамелеон. – Обезьяна-то
и не оценила… Надо пойти к крокодилу:
он – поймет».
–
Он долго шел, – сказал хамелеон. –
Устал. Ну, пока.
–
Долго шел, устал… – полезла на дерево
обезьяна. – Тоже мне, пришел – предстал:
не может спросить – откуда в темном
лесу – булки! – и она по плечи сунула
голову в дупло…
А
крокодил действительно – хандрил.
Он
ходил по песочку и считал:
…камыш
у меня – есть, бурелома – навалом,
кувшинок – хоть пруд пруди, цветков
– не накосишься, дорога – не наглядишься,
и луна – крутобокая, и улитка – на
месте, и обезьяна – весела… Но чего-то
все-таки не хватает… –
и
он заходил в болото и глядел через
него в космос:
–
Космос – на месте! –
но
ему было – тяжело.
…Вдруг
запрыгал на берегу хамелеон: гонец
и дипломат:
–
Крокодил аллигатор! Бодрого счета.
Непредвиденное происшествие. К нам
– иностранец.
–
Как – иностранец? – не понял крокодил
и выбрел на берег.
–
Вот, полюбуйтесь сами. Неведомый Булюлюм.
–
Булюлюм-булюлюм-булюлюм! – заулюлюкал
гость.
–
Переведи, – наклонил голову крокодил.
–
У него есть предложение разделить
булюлюм.
–
Между кем и кем?
–
Надо полагать, между вами.
«Вот
оно что! – подумал крокодил. – Неужто
мне булюлюма не хватало?» – Ну что
ж, показывай свой булюлюм, – и он
разжал ему кулачок.
–
Булюлюм-булюлюм-булюлюм!
–
Мда… – сказал крокодил задумчиво.
– Пусто…
–
Пусто? – заглянул хамелеон и подумал:
«Сказать, не сказать?» – Этот булюлюм,
– начал он издалека, – предложение
двусмысленное… Вот у пришельца, как
мы видим, ничего нет в кулаке…, а
у вас, если посмотреть, есть все…
–
Короче, – сказал крокодил.
–
Не исключено, – опустил глаза хамелеон,
– что иностранец предлагает, чтобы
вы с ним поделились, так сказать,
тем, что у вас есть… – и у него закружилась
голова.
–
Во-о-от оно ка-а-ак! – заложил лапы
за спину крокодил. – Значит, что получается:
приходит среди ночи бродяга, булюлюмит
один булюлюм, а крокодил – делись?
Делись, крокодил, простором камыша,
навалом бурелома, отсчитай полпруда
кувшинок, уступи ненаглядную дорогу,
отвали пол-леса, раздай улиток, поотпускай
хамелеонов, распусти обезьян... доверь,
оторви, отломи… поделись-ка, значит,
богатый крокодил… –
но
уж никого перед ним не было.
–
Как же я могу поделиться? – крикнул
крокодил в космос, – когда мне самому
чего-то не хватает! – и он остался
стоять наедине с небом.
– …Нет, нет! – говорил хамелеон по
дороге. – Еще ничего не потеряно.
Мы еще доведем твой булюлюм до ума.
Ведь язык – он не только, чтобы облизываться…
Язык –
но
тут выскочила из-за поворота выхухоль!
…Когда-то,
в молодости, она угодила по рассеянности
в ловушку и долгое время сидела в
зоосаде. Но ей посчастливилось бежать;
она скрывалась, притворяясь собаками,
ела консервы… – пока не добралась
до родной земли. Но по законам леса:
кто хоть разок посидел в зверинце
– тот уже не зверь. И выхухоль считалась
неполноценным существом…
Она
хотела увильнуть в тень, но хамелеон
предупредил ее:
–
Одну минутку, выхухоль. Есть дело.
–
Дело?
–
Вы бы не могли уловить подсмысл одного
предложения?
–
Подсмысл? – покосилась выхухоль. –
А какой смысл?
–
В том-то и дело, что никакого смысла:
один булюлюм.
–
Булюлюм! – подал голос Булюлюм.
–
Вот-вот… Мне показалось, что это предложение,
которое он предлагает разделить.
–
Все может быть, – сказала выхухоль.
– Но я не знаю, что скрывается за
его булюлюмом, если только это… не
– бэл лу лум.
–
Булюлюм-булюлюм-булюлюм! – забеспокоился
Булюлюм.
–
…если же это бэл лу лум, – проговорила
холодно выхухоль, – то бэл лу лум
это – наказание.
–
Наказание? – страшно удивился хамелеон.
– Значит, он предлагает разделить
наказание…
–
Почему – нет? – пожала плечом выхухоль
– и пошла.
–
Постойте! – закричал хамелеон. – В
лесу больше никого не осталось. Может
быть, вы…
–
Я не хочу делить чужие наказания,
– сказала равнодушно выхухоль. – Но
если ему так надо, могу поделиться
своим… – и она вытащила из-за пазухи
– яйцо.
–
Когда-то одна птица открыла мне путь
в лес и – наказала: «Высиди там бэл
лу лум!» – …и вот, я пытаюсь… Но до
сих пор ничего не произошло… Так что,
если он говорит бэл лу лум, значит,
это то, что ему нужно… – и она дала
наказание Булюлюму:
–
Попытайся – …и скрылась в ночи.
–
Что же это за наказание? – тер лоб
хамелеон. – Высиживать бэл лу лум?
А
Булюлюм покатил яйцо в сторону востока.
…И настало – утро.
Поднялось
солнце. Ожил ветер. Пробудились эхи.
Булюлюм
вскатил яйцо на пригорок и сел возле
терпеливый, как век. Хамелеон ходил
на часах, предчувствуя нечто.
–
…Ну так что? – послышался хриплый
голос. – Расшифровали Булюлюма? –
Это приползла вырвавшаяся из домика
улитка.
–
…А я думаю, что это лес притих, словно
всех загрызли! – Это явилась, немного
запылившись, обезьяна.
–
…Вот! – послышался голос. – Дай, думаю,
обойду всю вселенную, не обнаружу
ли чего! – это высунулся, запутавшийся
в буреломе крокодил.
–
Тихо! – поднял палец хамелеон. – Булюлюм
нашел себе наказание!
А
Булюлюм с печальной улыбкой сидел
возле яйца. Солнце быстро раскаляло
землю, разбегались тени, сохла роса,
кружился пух…
Яйцо –
лопнуло, звучно, с дымком!
На
дне – с выпученными глазами, с реющим
хохолком, горбоносый, на крепких лапках
– стоял смышленый попугай.
–
Булюлюм… – пролепетал чуть слышно
Булюлюм.
–
Булюлюм-булюлюм-булюлюм-булюлюм… –
чисто заговорил, набрав воздуху, попугай.
И
звери – переглянулись:
«А
мне-то опять ночью глядеть за море…»
– подумала про себя улитка.
«А
я ночью-то наверняка одна буду орать
в дупло!» – промелькнуло в обезьяне.
«А
я ведь опять один на ночь останусь
со своим космосом», – закрыл глаза
крокодил.
«Один…
ночь!» – подумал о себе хамелеон…
и его – осенило: булюлюм – это – о
д и н о ч е с т в о…
–
Примите мои поздравления! – закричал,
подпрыгивая, хамелеон. – ОН ПРЕДЛАГАЕТ
РАЗДЕЛИТЬ ОДИНОЧЕСТВО!
– БУЛЮЛЮМ! –
повернул
загадочное лицо Булюлюм…
…
Булюлюм-булюлюм-
булюлюм-булюлюм-
булюлюм-булюлюм-
булюлюм… –
поют с тех пор звери
по ночам
