Действие третье

Человек в шляпе, Элени, Мария, кира-Статэна, Андроникос, Петрос, Антула, Анна, полицейский, Катя, Алекос.

Субботний вечер. Декорации те же. В большой комнате Мария шьет, полностью поглощенная работой, не зажигая света. Комната освещается лишь отблесками уличных огней. Возле Марии на стульях и на диване разложены детские платьица. Слышится все та же песенка "Можешь? Не можешь?" исполняемая на губной гармошке, потом на аккордеоне и гитаре – возможно, двумя слепыми, с которыми мы уже познакомились. Человек в шляпе стоит под лестницей. Время от времени его освещают фары проезжающих автомобилей.

ЧЕЛОВЕК В ШЛЯПЕ

Слушай, слушай... Это же песня слепых – это их песня:
"Чтобы ритм угадать – искать надо и страдать".
Чепуха. Правильнее было бы сказать: сперва страдай, потом ищи.
Так и бывает: страдаешь,
потом начинаешь искать, в чем причина,
и снова ищешь, и все ищешь и забываешь, зачем ищешь...
Так тебе в голову взбрело – искать... Ты теряешься в поисках.
И забываешь, в чем вина, что случилось... Забываешь,
как сам страдал.
Забываешь. (Пауза.) Собственно говоря, что я хотел сказать?
Ах, да.
Сначала страдай, потом ищи. Но...
Когда ищешь, разве не страдаешь? И тогда ищешь свой поиск. Чепуха.
Об этом станем теперь толковать? Что было раньше: курица или яйцо?
Если хочешь, займись изысканиями. Я уже нашел. Оставь меня.
Что я нашел?... А ты послушай. Песню.
Да, я песню нашел. А песня,
хотя и говорит нам о поиске, она не ищет. Она просто есть.
Ее звук выходит за пределы слов.

(Тихонько напевает только мотив, без слов.)

Звук находит... Что он находит? Тебя, меня.
Он встречает нас. Ты похож на меня. А я похож на тебя.
Хитрец ты, плут. Посохи слепых
ищут немного счастья, победы... Посохи –
как те палочки, что бьют по коже барабанов.
Слепые бьют в барабаны,

(В этот момент к музыке присоединяется барабан.)

а слепые внутри барабанов, потонувшие в звуках, которые сами же
извлекают.
Как это происходит? Не знаю. Ты все требуешь от меня объяснений.
Говорю тебе: я не знаю.
Слушай бой барабанов – будто армия идет в бой –
миллионная армия.
Слушай, слушай... Тра-та-та... Тра-та-та – в бой,
слушай...
Сраженье – всё: шум города и любовь,
Часы на городских зданиях, колокола,
звонки трамваев,
женские каблуки на тротуарах, насосы, пожарные...

(Музыка резко обрывается.)

А потом ничего. Молчанье и ночь. Все сливается
в молчаньи. А песня –
это молчанье, которое говорит. Тссс... Слышишь? Нет?
Ну что с тобой делать. Я слышу.

(Смотрит куда-то вверх. Внезапно с удивлением):

Ба, ласточки строят гнезда под стрехой.
Господи, Боже ты мой, вечером, строительство и песня... Спешат.
Или, может быть, я не заметил этого утром?
Трр... Тррр... Трр...

(Подражает щебету птиц. Небольшая пауза.)

Совсем стемнело. Ребята с футбола идут, руки у них грязные. Другие ребята смотрят в тарелку – как быстро она опустела.
Вытирают тарелку последним кусочком хлеба.
Наклоняясь, видят в тарелке свои расширенные глаза.
Им – что: глаза свои есть? Надо есть. (Пауза.)
В домах зажигается свет. Вот одно окно засветилось,
и другое, и еще...
Золотой квадрат повис в воздухе.
Тысячи квадратов золотых, беспорядочных – один выше,
другой ниже.
Одно окно лежит низко, одиноко,
другие – целыми рядами, как солдаты или больницы...
Исчезли дома, остались лишь окна,
освещенные изнутри, словно глаза,
откуда одинокие души выглядывают на улицу
с фонарями, велосипедами, лавками,
с оживленным движеньем субботнего вечера,
с силуэтом молчания, темного и стройного,
перед цветочным магазином на углу.
Железные жалюзи магазинов одно за другим опускаются,
издавая заговорщицкий звук, оставляя позади себя
мешки с мукой и крупой,
похожие на усталые торсы, безмолвные и безголовые,
а булочник снимает свой белый колпак и кладет его
на мраморный прилавок.
Как белый призрак украденной недели. (Пауза.)
Вечер субботы – таверны закрываются поздно.
Запахи жареного мяса и рыбы
перемешиваются с тенями пьяных на стенах,
с тенями слепых, песен, деревьев...
Тень руки моей

(Смотрит на левую руку, раскрытую возле лацкана пиджака.)

на пиджаке похожа на паука... Что это?

(Пауза. Задумывается. Потом медленно и подчеркнуто):

На-до ис-кать и стра-датъ...
Все время надо, надо, надо... Надо – что?
Отстань от меня наконец со своими "надо", дай мне
на минуту закрыть глаза, прислушаться к гулу крови,
стать ореховой скорлупой, что качается беззаботно
на широких волнах моей крови... Дай мне
погрузиться в свою кровь с закрытыми глазами,
или раскрыть их перед раздробленным чудом мира,
перед этим, или тем, или другим – перед тысячью кусков,
красивых в россыпи, свободных,
бросающих блеск друг на друга.
А я не знаю,
откуда исходит тот блеск, что он ищет, с чем он сольется?
И какое мне дело до того, где он сольется,
и сольется ли. Разве еще не слился?
Мне, что ли, слиться с ним? Приклеить ему понятие?
Какое? И зачем?
Слившийся блеск – о, как это прекрасно, как это прекрасно!
Однажды я видел, как из белой чашечки с водой пила канарейка,
разбрызгивая капельки вокруг. Ну и что? Да не знаю.
Это было прекрасно! Ты не видел?
Канарейка несла на плечах маленький месяц,
трепеща, переступала по тоненькой жердочке в клетке,
трепеща и от пения своего. Дрожал и я.
И плакал, как дурак, перед чашечкой с водой. Об этом
только тебе говорю.
Ничего другого не знаю и знать не хочу. Я плакал,
говорю тебе,
да, как дурак, расстегивая и застегивая пуговицу на пиджаке.
А когда на минуту опустил глаза поглядеть, что я делаю,
то заметил пуговицу на пиджаке... Ты разглядывал когда-нибудь
пуговицу?
Пуговица на пиджаке все росла и росла,
превращаясь в диск с четырьмя странными дырами посередине,
превращаясь в огромную мраморную ванну с четырьмя
загадочными дырами посередине,
а из дыр вырывалась вода, как в фонтанах
на городских площадях
и в парках – настоящая вода
высоченные водяные нити, описывающие серебряные дуги
в воздухе –
настоящее чудо. И оттого, что я вертел и вертел, пуговица оторвалась.
Я только о пуговице тебе говорю. Она – настоящее чудо.
Что ж до всего остального,
не знаю я ничего и знать не хочу...
Хитрец, ты об этом не знал? Туча пуха,
пух, пух, пух – легчайшее погружение,
легчайший взлет – песня:
"можешь", "можешь". И ты, и я.
А посохи слепых, воткнутые в землю,
поднимаются ночью сами по себе, как пальцы,
будто их притягивает магнит беспредельности,
и каждый из них указывает на звезду,
а все вместе – на темную голубизну... Она искрится
счастьем. Искры, искры
того же огня. Посмотри, как светятся окна –
легкие, спокойные, воздушные...
Вот и месяц взошел – как светится месяц.
Он – словно, витрина шляпного магазина на окраине неба.
Застегну-ка я пиджак –
весенними вечерами слегка сыровато. Дрожь пробирает.
Оттого, что в воздухе дрожит та песня. Слышишь?
Так я застегнусь. Да, забыл: пуговица оторвалась,
как пришить пуговицу водяными нитями? Слышите?
Это те далекие фонтаны, о которых мы говорили. Слушайте..,

Человек в шляпе медленно удаляется, указывая пальцем на что-то в воздухе. В комнату входит Элени. Видит Марию за шитьем.

ЭЛЕНИ

Все шьешь в темноте? Глаза испортишь. (Включает свет.) С утра головы не поднимаешь.

МАРИЯ

Забылась.

ЭЛЕНИ

Вижу – целую кучу нашила. Какие красивые! (Подходит, берет в руки одно платьице.) Бог мой, до чего же хороши! Как тебе удалось придумать столько фасонов?

МАРИЯ

(С горькой нежностью): Это для наших детей. Для детей, которых мы не родили.

ЭЛЕНИ

(Молча берет ее за руку. Потом говорит): Мария, у нас с тобой есть Антула, Катя, Анна – они наши дети.

МАРИЯ

Пока были маленькие – да, были нашими детьми. Теперь они выросли... Ушли...

ЭЛЕНИ

Они еще нужны нам. Да и сами мы еще на что-то годимся. Наступит день, они выйдут замуж, родят детей... И мы опять будем купать их, одевать, причесывать...

МАРИЯ

Мы уже... (Небольшая пауза.) Антула, Анна, Катя, их дети... Ребенок кира-Статэны...

ЭЛЕНИ

(Ухватившись за последние слова Марии, желает переменить тему разговора.) А где платьице для малышки кира-Статэны?

МАРИЯ

Вот оно.(Передает ей платьице.)

ЭЛЕНИ

(Расправляет его, любуется): Эти два бантика здесь великолепно подходят. И кружевца... Какой же у тебя вкус, Мария, как ты все здорово придумала!

МАРИЯ

И ряд цветочков...

ЭЛЕНИ

Великолепно! Чудно! Кира-Статэна с ума сойдет. (Прижимает платьице к груди, поглаживает его, будто ласкает ребенка, и слегка покачивается, будто баюкает его.) Красавчик мой, хороший мой, золотой мой – баю-бай. (Приходит в себя и резко меняет тон): Вот увидишь: на этих детских вещицах ты заработаешь кучу денег.

МАРИЯ

(С улыбкой, наблюдавшая за сестрой, теперь говорит смущенно): Я не собиралась брать за них деньги. Я хотела их дарить.

ЭЛЕНИ

Мы много чего хотим, Мария. Только вот что мы можем... То, что мы можем, стоит дороже того, чего мы хотим. Ты как думаешь?

МАРИЯ

Да, Элени. Это так. А можем мы многое.

ЭЛЕНИ

Кто знает? Возможно, наступит такой день, когда нам не надо будет ни продавать, ни покупать. Только дарить. Петрос в этом уверен.

МАРИЯ

Он сегодня уходит?

ЭЛЕНИ

Да. Алекос с Катей обо всем договорились. С кем – не знаю. Машина будет в половине девятого у второго угла. В половине девятого (смотрит на часы). Осталось двадцать пять минут. Сердце бьется...

МАРИЯ

Девочки об этом знают?

ЭЛЕНИ

Они думают, что он уйдет завтра вечером.

МАРИЯ

Антула будет жалеть. И Анна тоже.

ЭЛЕНИ

Да все мы... (Пауза.) Через 24 минуты... (Внезапно с беспокойством): Что это ни Антулы, ни Анны до сих пор нет? Неужели те два урока еще не закончились?

МАРИЯ.

Видала, что с ней сделалось, когда днем пришла Попи и сказала, что нашла ей двух учениц?

ЭЛЕНИ

У нее челюсть задрожала...

МАРИЯ

Как от страха и вместе с тем от радости...

ЭЛЕНИ

Так всегда бывает... Анна наша тоже расстроена. Помнишь, как это было с пыльными ботинками. Она смотрела расширенными глазами и ничего не видела.

МАРИЯ

Разве найдешь работу за один день?

ЭЛЕНИ

Она не может больше ждать. Ее просто лихорадит. Опаздывает... 8 часов 9 минут. (Пауза)

МАРИЯ

Хочу заменить витрину. Уберу оттуда шляпы и повешу эти вещицы.

ЭЛЕНИ

Мысль хорошая. Только не сейчас. Пусть сперва Петрос уйдет. Увидят новую витрину, постучится какая-нибудь покупательница...

МАРИЯ

Правильно. И все-то ты, Элени, видишь.

ЭЛЕНИ

(Снова смотрит на часы.): Через 20 минут... У меня в висках стучит. Опоздали девочки, не застанут его.

МАРИЯ

Жалеть будут.

Стук в дверь.

ЭЛЕНИ

Кто там?

СТАТЭНА

(Голос из-за двери): Это я, кира Статэна.

ЭЛЕНИ

Сейчас (Идет открывать). Добро пожаловать.

СТАТЭНА

Добрый вечер. Сидеть не буду. На минутку забежала, узнать, как вы себя чувствуете и на платьишко взглянуть. Хотела малышку к вам принести, да она уснула прямо у груди. Пойду, думаю, посмотрю на платьишко.

МАРИЯ

Готово. Вот оно.

СТАТЭНА

(Вне себя от радости хватает его и любуется): Господи Боже ты мой, Пресвятая Богородица, у королевны такого не было... Благословенны руки твои, барыня... И бантики... Боже мой... Два крылышка, как у ангела... Сколько я должна тебе за твой труд?

МАРИЯ

Ничего.

СТАТЭНА

Обижаешь, кира Мария. За работу надо платить. Ты не думай. Деньжат у меня хватит. (Сует руку в карман.)

МАРИЯ

Прошу тебя, не надо ничего. Это твоей доченьке на счастье. В другой раз – да.

СТАТЭНА

Ладно, если так. Но в другой раз...

МАРИЯ

В другой раз – да.

СТАТЭНА

Ей Богу, у королевны такого не было... И цветочки, цветочки... Я заберу его сейчас, а завтра принесу вам малышку – одетую и вымытую душистым мылом.

ЭЛЕНИ

Забирай. (Незаметно глядит на часы. Про себя): Осталось 19 минут.

СТАТЭНА

Так я заберу его? Оставила ребенка, а этот растрепа, мой муж, ничего не умеет. Даже на руки взять боится: вдруг упадет, расшибется. Да и не понимают эти мужики ничего ни в ласках, ни в нежностях. Только бы орать да дуться. А у самого усы дрожат от улыбки. Я так думаю: он боится своими ручищами дитю ребрышки поломать от большой любви. Пускай сердитым притворяется. Я – молчок. Заболталась я с вами. Завтра принесу своего ангелочка. А бантики эти – золотые у тебя руки. Только расстроила ты меня – не берешь ничего.

МАРИЯ

Мы же договорились: в другой раз.

СТАТЭНА

Уже на днях приду. Хочу, чтобы она у меня была нарядной. Не виновата же она, что мы ее родили.

ЭЛЕНИ

Может, варенья попробуешь, кира-Статэна? Так, на здоровье.

СТАТЭНА

Нет, нет. Спасибо.

ЭЛЕНИ

Кофейку?

СТАТЭНА

От кофе не откажусь. Но и ты со мной выпьешь, просто так, не присаживаясь.

ЭЛЕНИ

И я выпью. У меня как раз горячая вода есть. Мария, приготовь, пожалуйста, кофе.

МАРИЯ

С удовольствием. (Уходит на кухню.)

ЭЛЕНИ

(Кричит ей вслед): И себе тоже!

МАРИЯ

Хорошо.

Пауза. Статэна продолжает любоваться платьицем. Элени украдкой поглядывает на часы.

ЭЛЕНИ

(Рассеянно): Как с работой?

СТАТЭНА

Слава Богу, хорошо. Хотя я и не работала целый месяц, пока донашивала и рожала. У меня много домов: полы мою, убираюсь, натираю паркет. Видишь, какие руки заскорузлые, боюсь малышке щеки ободрать. Я ее с собой беру, надо ведь грудью кормить. Некоторые хозяйки ворчат, даже кривят морду. А что мне делать? Молчу. Есть и добрые, ласково с ней разговаривают.

ЭЛЕНИ

Оставляй ребенка здесь.

СТАТЭНА

Спасибо. Только не могу же я бросать работу и бегать сюда кормить.

ЭЛЕНИ

Вот мучение...

СТАТЭНА

Есть и хорошее в этой подлой жизни. Когда мордашка улыбается... Ты вот говоришь: оставляй здесь. Золотое у тебя сердце. Есть, есть в этой жизни и хорошее. Жаль, от стирки устаю. Боюсь, как бы молоко не пропало. Теперь стала реже стирать...

ЭЛЕНИ

(Задумчиво): Если бы ты могла и мне стирку приносить...

СТАТЭНА

Да ты что, барыня, добрая ты моя... Ты – стирать?

ЭЛЕНИ

Да, кира-Статэна, в доме много всякой нужды, мы не справляемся. Я сумею. Кто, по-твоему, столько лет стирает белье на всех детей?

СТАТЭНА

Одно дело домашнее белье, другое дело чужое. Я знаю, что говорю.

ЭЛЕНИ

Мне все равно. Сможешь мне помочь?

СТАТЭНА

С радостью. Буду брать для себя и потихоньку приносить тебе. Мне все равно не успеть. Но ты-то как, барыня ты моя?

ЭЛЕНИ

Тайком, как ты сказала. Не при людях. Мне-то что, лишь бы девочки не пронюхали.

СТАТЭНА

Не бойся, барыня, я знаю. Разве бедность – это плохо?

ЭЛЕНИ

Спасибо тебе. Бедность, конечно, не преступление. Как времена меняются. Когда мы совсем обеднели, одна наша прислуга – последняя, что у нас осталась, не захотела от нас уходить, хотя платить ей нам было нечем. Однажды вижу в окно, как она стучит ложкой в пустой миске. Ты что делаешь? – спрашиваю, – Да вот, говорит, – стучу ложкой, пусть соседи думают – я вам, как раньше, гоголь-моголь сбиваю. И заплакала. Стыдилась, видишь ли, нашей бедности. (Статэна утирает глаза платьицем дочки.) Мы тоже раньше стыдились. Теперь – нет. Работа – не стыд, она – гордость. Принесешь мне белье в стирку?

СТАТЭНА

Принесу, барыня ты моя, завтра же принесу.

ЭЛЕНИ

Тссс...

Входит Мария с кофе.

МАРИЯ

Я свой на кухне выпила.

СТАТЭНА

Спасибо, барыня, ручки у тебя золотые. Задержалась я у вас... (Пьет кофе стоя.) Вы уж меня извините. (Элени смотрит на часы): Который час?

ЭЛЕНИ

Восемь двадцать. (Тревожно): Восемь двадцать?

СТАТЭНА

Что это с тобой? Испугалась чего?

ЭЛЕНИ

Девочек долго нет... Счастливо тебе, кира-Статэна. Пусть девочка носит платьице на здоровье.

СТАТЭНА

Спасибо, спасибо. Только в другой раз – как сказали.

МАРИЯ

Да, да. Счастливо.

СТАТЭНА

(Уходя): Как ангелочек будет моя доченька, даже не королевна. (Держит платьице обеими руками, как занавесочку. Элени поспешно открывает дверь Статэна натыкается на Андроникоса. Элени и Мария растеряны, Элени смотрит на часы. Статэна бормочет): Извините, ваша милость, это из-за платьица... Доброго вам вечера... Спасибо...

АНДРОНИКОС

Добрый вечер. (Несколько нетерпеливо): Катя дома?

ЭЛЕНИ

Ее нет.

АНДРОНИКОС

А Анна?

ЭЛЕНИ

Ее тоже нет.

АНДРОНИКОС

А Антула?

ЭЛЕНИ

И Антулы нет.

АНДРОНИКОС

Ни Кати, ни Антулы, ни Анны?

ЭЛЕНИ

(Громко, желая предупредить Петроса): Я же сказала: их нет дома.

АНДРОНИКОС

Обратите внимание на Катю, мадемуазель Элени. В последнее время она не очень аккуратно посещает контору.

ЭЛЕНИ

Катя достаточно взрослая, чтобы самой отвечать за свои поступки. Я не могу делать ей замечания, а вы тем более.

АНДРОНИКОС

Поступайте, как считаете нужным. Я вас предупредил. Сделал все, что мог.

ЭЛЕНИ

Что могли.

АНДРОНИКОС

Я исполнил свой долг перед памятью моего друга – вашего отца. А теперь я умываю руки.

Мария собирает чашки от кофе и уходит на кухню.

ЭЛЕНИ

И очень хорошо делаете.

АНДРОНИКОС

(Примирительно): Я принес вам деньги – за квартиру заплатить. (Достает бумажник.) Немножко задержался на сей раз... Но...

ЭЛЕНИ

Это лишнее. Мы уже заплатили.

АНДРОНИКОС

Возьмите. Они вам пригодятся.

ЭЛЕНИ

Мы больше не будем брать у вас. Сами справимся.

АНДРОНИКОС

Решение, достойное похвалы.

ЭЛЕНИ

Мы не нуждаемся в ваших похвалах.

Входит Мария, рассеянно склоняется над своим шитьем, явно обеспокоенная.

АНДРОНИКОС

Придет день, вы обо мне еще вспомните.

ЭЛЕНИ

А я надеюсь, мы сможем вас забыть.

АНДРОНИКОС

Если позволите, я все же спрошу: как вам это удалось? Друзья Кати? Или, может быть Анны?

ЭЛЕНИ

(Резко, холодно, с достоинством): Идите, господин Андроникос. Уходите, я сказала.

Андроникос не двигается с места. Широко раскрытыми глазами уставился на дверь, где стоит, как изваяние, Петрос.

АНДРОНИКОС

Это еще кто?

Мария и Элени удивленно оборачиваются.

ПЕТРОС

Извините, дамы. Я влез к вам в дом в окошко со двора.

АНДРОНИКОС

Он в розыске. Я видел его фотографию в газете. Петрос Вергидис...

В эту минуту Петрос подходит к Андроникосу и дает ему две сильных пощечины.

ПЕТРОС

Чтобы вспоминали Петроса Вергидиса. (Уходит, захлопнув за собой дверь.)

АНДРОНИКОС

(Он растерялся, то и дело подносит ладонь к щеке. Понимая, что попал в смешное положение, бросается к двери, крича): Держите его, держите.

ЭЛЕНИ

(Опередив его, подходит к двери): Не кричите, пожалуйста. Я не хочу скандалов у себя в доме.

АНДРОНИКОС

(Напуганный и в то же время чувствующий облегчение от того, что ему помешали выйти. Ищет выхода своему гневу на более слабом): Так... Значит вы его прятали? Теперь я понимаю, как вы решаете проблемы своей жизни ...

ЭЛЕНИ

Выбирайте слова... Как окошко во двор оказалось открытым? Я сама его закрывала.

МАРИЯ

А перед этим я его открывала, чтобы проветрить коридор.

АНДРОНИКОС

Окно... (Бежит в комнату, откуда вышел Петрос.)

ЭЛЕНИ

(Тихо Марии): Слава тебе, Господи... Восемь часов тридцать две минуты, Петрос спасен.

МАРИЯ

Бог мой, до чего же ты хладнокровна.

АНДРОНИКОС

0кно... Оно открыто.

ЭЛЕНИ

Полагаю, вам следует сообщить в полицию. Если хотите, я пойду с вами. Или пригласите меня в качестве свидетельницы.

АНДРОНИКОС

Это лишнее. Я сам знаю, в чем заключается мой долг, и не нуждаюсь в ваших указаниях. (Уходит.)

Элени падает на стул, бессильно опустив руки.

МАРИЯ

(Осторожно выглядывая в окно): Стоит на улице – оглядывается вокруг – раздумывает. Берется за щеку. Вот увидишь, в полицию он не пойдет.

ЭЛЕНИ

Пойдет. Только чуть позже, когда со щеки сойдет краснота. О пощечинах он ничего не скажет.

МАРИЯ

Вынимает зеркальце и украдкой смотрится. Оглядывается, опасаясь, как бы его не увидели... До чего смешной... (Выглядывая дальше): Уходит медленным шагом. Опять с достоинством вытягивает шею, будто репетирует. (Оборачивается к Элени): Что с тобой? Ты бледна, как мертвец.

ЭЛЕНИ

Петрос вне опасности. Теперь он далеко. Как во сне все было... (Трет щеки.)

МАРИЯ

Как архангел справедливости!

ЭЛЕНИ

И все же не надо было ему показываться.

МАРИЯ

Он наверно слышал, что говорил Андроникос Архангел!

Входит веселая Антула. Элени вскакивает.

ЭЛЕНИ

(Обычным материнским тоном): Где ты была? Почему так поздно?

АНТУЛА

Я нашла еще три урока... Боже мой, Элени, Мария, вы можете себе представить? Пять уроков за один день. Просто не верится, как мне это удалось... Сначала, когда я только вышла за порог, я стала дрожать всем телом... Хотела вернуться, залезть под кровать, спрятаться в темноте, чтобы никто меня не видел, а главное – чтобы я сама ничего не видела, как слепая... И вот – пять уроков! Я вышла на улицу, на солнце – понимаете? Никто на меня даже не смотрит, не удивляется, что я такая... Может быть, потому, что теперь я сама могу смотреть на людей. Боже, до чего же это прекрасно – не сидеть, сложа руки, как паук в паутине, и ждать... Чего?... Пока муха не запутается? (Смеется.) Боже мой... Элени, Мария... А где Анна? Все еще не пришла?

ЭЛЕНИ

Антула ты моя...

МАРИЯ

Бегает, работу ищет.

АНТУЛА

Найдет, я знаю. Я уверена. Вот и она. (Входит Анна.) Нашла работу? Говори же.

АННА

Нашла. Здравствуйте. (Антула обнимает ее.)

АНТУЛА

Что я вам говорила?

МАРИЯ

А у нашей Антулы сразу пять уроков.

Элени, радостная, смотрит на них.

АННА

(Увлекая Антулу в нескольких танцевальных движениях): Можешь? Не можешь? Первый шаг, мы говорили. Как все меняется. Просто не верится. Изо дня в день. Я так боялась, когда выходила на улицу. (Прекращая танец): Голова кружится. Гудит... Приятный гул, как у моря. Люди, люди, краски, очертания... Нагляделись глаза мои. И гул... Шум города, шаги, грузовики сбрасывают щебень у новостроек... Голоса, голоса... Газетчики, зазывалы... И лица людей... Работницы идут с фабрики с кастрюльками, завернутыми в грубые клетчатые платки... И они горды в своих бедных платьях, будто знают нечто такое, чего не знаем мы. А как они смеются! Смех чистый, простой, сильный, искренний... Такой искренний, какой меня прежде пугал. Казалось, от яркого солнечного света больно глазам. Никто из нас никогда так не смеялся. Когда я начинала смеяться, услыхав свой смех, тут же прекращала.

АНТУЛА

Я тоже.

ЭЛЕНИ

Дети мои...

АННА

Думаю, теперь и мы сможем смеяться. А, Антула? (Словно пробуя засмеяться.)

АНТУЛА

А посохи твоих слепых? (Смеется.)

АННА

(Посмеиваясь): О, о них теперь? Пока мы сидели взаперти, то слышали даже легкие постукивания. Не громкие, а легкие все усиливаются, душат нас, и мы забываем о громких. Там – снаружи – голоса, краски, формы, огни – и все это сливается в один голос и кричит: немного счастья, немного счастья. С ними вместе и наш голос.

ЭЛЕНИ и МАРИЯ

(Вместе, мечтательно): Немного счастья... Чуточку счастья...

АНТУЛА

(Нарочито громко, театрально): Немного счастья, немного счастья. Проповедница, а проповедница (Смеется.) мы же задали тебе вопрос: где ты нашла работу?

АННА

Кассир в бакалейной лавке. Не здесь рядом, а подальше, через две улицы. Обедать буду там.

Элени подходит к ней и ласково гладит по голове.

МАРИЯ

(Тихо с горьечью): Кассирша в бакалейной лавке...

АНТУЛА и АННА

(Словно вспомнив о чем-то, что позабыли. Марии): А у тебя, мадам, как дела? Как с платьицами?

Подбегают и склоняются над шитьем Марии, берут в руки платьица, расправляют и начинают танцевать, нагнувшись и будто держа за руки маленьких детей.

АНТУЛА

Прямо как в саду. (Все это говорится во время танца со смехом и игрой.) Цветы, цветы, цветочки, желтые, розовые, голубые...

АННА

Птички певчие – трр, трр, трр, три – не вертись так – голова закружится. Пенье... Какое? Можешь, не можешь... Птички...

АНТУЛА

Цветочки... У тебя чулок упал, у тебя башмак слетел... Хитрый, хитрый ты, притворяешься хромым.

АННА

Трр, трр...

МАРИЯ

Перестаньте, совсем меня замучила... Еще порвете их.

Антула и Анна резко останавливаются, глядя на Марию и Элени.

АННА

Что это с вами обеими? Чего дуетесь?

АНТУЛА

Петрос?

ЭЛЕНИ

Ушел.

АНТУЛА

Ушел?

ЭЛЕНИ

Сказал, чтобы я поцеловала твои волосы.

Антула, как загипнотизированная, подходит к Элени и наклоняет голову. Та с серьезным видом целует ее.

АНТУЛА

(Медленно поднимает голову, пристально смотрит на Элени): А ты, святое терпение, молчаливая мать. (Глядя ей в глаза, будто видит в них что-то. Серьезно): Что случилось?

АННА

Он должен был уехать завтра вечером.

ЭЛЕНИ

Пока вас не было, они так решили с Алекосом и Катей.

В этот момент раздается громкий стук в дверь. Элени идет твердым шагом и открывает. В дверях показывается полицейский.

ПОЛИЦЕЙСКИЙ

Элени Капсали?

ЭЛЕНИ

Это я.

ПОЛИЦЕЙСКИЙ

Зайдите на минуту в участок – небольшой допрос.

ЭЛЕНИ

Сейчас. (Спокойно снимает фартук, вешает его на стул): Я готова.

АНТУЛА

В чем дело?

ЭЛЕНИ

Пока вас не было, какой-то незнакомый человек влез через окно со двора к нам в квартиру и тут же исчез. Здесь как раз был господин Андроникос. Я попросила его предупредить полицию.

ПОЛИЦЕЙСКИЙ

Поторапливайтесь, госпожа Капсали.

ЭЛЕНИ

Видишь, теперь и меня вызывают.

ПОЛИЦЕЙСКИЙ

Поторопитесь.

ЭЛЕНИ

Сейчас. Идемте. (Сестрам): Через пять минут вернусь.

Уходят. Дверь закрывается. Все стоят, как окаменелые.

АННА

Я не боюсь. Наоборот, чувствую удивительную радость и гордость от того что нас, как Петроса, считают подозрительными. Теперь я понимаю, что значит настоящая жизнь. Потому и Петрос так спокоен.

МАРИЯ

У него такое светлое лицо... Сущий архангел.

АНТУЛА

Скажешь ты наконец, что случилось?

АННА

Посуди сама: мы, такие одинокие, ворчливые, сославшие самих себя, вдруг оказались в центре мира. Боже мой, как гудит в голове... Но это приятный гул – будто у моря находишься.

АНТУЛА

(Громко, не сдерживаясь, почти гневно): Объяснишь ты, в конце концов, что тут происходит? Я тебя спрашиваю... Что с Петросом? Как это случилось? Да говори же, говори...

МАРИЯ

(В экстазе): Там, в дверях... Как архангел, весь светится, с лилией и мечом...

АНТУЛА

О чем ты? Говори толком.

МАРИЯ

(В экстазе указывает на дверь): Вон оттуда... (Приходит в себя и начинает рассказывать естественным тоном): Он должен был уехать в 8.30. В 8.25, когда ушла Статэна...

Свет тускнеет. Сцена продолжается, как пантомима. В это время под лестницей появляются Алекос и Катя. Когда молчаливая сцена рассказа о происшествии заканчивается, ярко освещается витрина шляпного магазина и видно, как Мария, Анна и Антула убирают шляпы и аккуратно развешивают детские вещицы. Под лестницей Катя и Алекос целуются в губы.

КАТЯ

(Растроганно и просто): Первый раз целуешься?

АЛЕКОС

(Смущенно): Первый...

КАТЯ

Ты красиво целуешь!

АЛЕКОС

А ты?

КАТЯ

Я?

АЛЕКОС

Ты тоже первый раз?

КАТЯ

С настоящей любовью – первый раз.

АЛЕКОС

Я это почувствовал. (Приближает губы к губам Кати.)

КАТЯ

Погоди, я помаду сотру. (Достает из сумочки носовой платок.)

АЛЕКОС

(Пока Катя вытирает губы): Слушай, давно уже... много раз... мне хотелось спросить тебя...

КАТЯ

О чем? Почему я так ярко крашу губы?

АЛЕКОС

Да.

КАТЯ

Глупый ты, глупый... Да чтобы в конторе и дома не заметили перемены.

АЛЕКОС

А теперь?

КАТЯ

Теперь дома знают. Неожиданный приезд Петроса многое изменил.

АЛЕКОС

А если бы сегодня вечером не было такой суматохи из-за Петроса, то, может быть, мы...

КАТЯ

Еще не стали бы целоваться?

АЛЕКОС

Да. Думаю, что...

КАТЯ

Алекос, Алекос... (Из дома слышно, как Антула играет на пианино знакомую нам песенку, в то время как Мария с Анной продолжают приводить в порядок витрину.) Слушай, слушай... Наша Антула играет. Господи, до чего прекрасной может быть жизнь... такой прекрасной... (Тихонько напевает мотив.)

АЛЕКОС

Да, она прекрасна. Прекрасна.

КАТЯ

Пошли в дом?

АЛЕКОС

Пошли.

КАТЯ

Давай сперва немного прогуляемся.

АЛЕКОС

Давай. Я сам хотел тебе предложить.

КАТЯ

Губы красить я теперь буду только в конторе. Да?

АЛЕКОС

Катя...

КАТЯ

Как знать... Может, и там не буду.

АЛЕКОС

Катя...

КАТЯ

Алекос...

Обнимают друг друга за талию, и уходят, тихо напевая.
В эту минуту снова освещается комната, открывается дверь и входит Элени. Антула перестает играть и броса­ется ей навстречу. Все трое окружают ее.

МАРИЯ – АННА – АНТУЛА

Наконец-то вернулась.

ЭЛЕНИ

Там я недолго была. Зазевалась у витрины. Она – как цветник. Маленький, светлый цветничок – детский рай.

АНТУЛА

Да ладно про витрину. Рассказывай, как там было.

ЭЛЕНИ

Да ничего не было. Два слова, одно свидетельство и больше ничего. Этот тип побоялся доносить на нас. Боялся с самого начала, потому и не побежал сразу и не очень кричал. Петроса испугался. Дрожал. Кто знает, какие заговоры ему теперь мерещатся. Может, теперь он хвост подожмет. Лучше пусть тебя боятся, чем жалеют и унижают. Мы навсегда от него избавились.

АННА

Слава Создателю.

АНТУЛА

И Петрос теперь далеко...

МАРИЯ

Как архангел он там в дверях стоял...

АНТУЛА

(Обращаясь к Элени): Добрая ты наша, Пресвятая Богородица... (Будто обессилев, падает на стул около пианино и начинает одной рукой наигрывать знакомую нам песенку. Вскоре включает и другую руку. Царит полное молчание. У всех усталый, но довольный вид.)

Открывается дверь, входят Катя и Алекос.

АЛЕКОС

Добрый вечер.

ВСЕ

Добрый вечер, Алекос. Здравствуй, Катя.

КАТЯ

Как красив наш дом нынче вечером – просторный, светлый. А витрина с детскими вещицами – настоящий цветник. Мы с Алекосом сидели на улице и любовалась им. И слушали музыку нашей Антулы. Не так уж и трудно заполучить капельку счастья. Сегодня мы не будем экономить электричество? (Смеясь, берет под руку Алекоса.) Элени, Мария, Анна, Антула! Смотрите: вот мой жених. Правда, мы хорошая пара?

Все растроганы, поднимаются со своих мест и целуют их.

ЭЛЕНИ

А шафером, конечно, будет Петрос. (Небольшая пауза.) Ты знаешь, Петрос...

КАТЯ

Да знаю я все. Он сейчас в надежном месте. Антула, почему ты перестала играть? Играй, играй – у нас сегодня праздник.

Антула опять начинает играть.

ЭЛЕНИ

(С глубоким вздохом изнеможения, но в то же время и облегчения): Слава Богу. (Крестится. Взглянув на Катю, внезапно): Катя! Катя, ты помаду стерла... (Снова целует ее.)

Снаружи слышен голос Статэны.

СТАТЭНА

(Из-за двери): Госпожа Элени, госпожа Мария! Это я, соседка ваша, Статэна. Откройте на минутку...

Элени открывает дверь. На пороге показывается Статэна с ребенком на руках, завернутым в розовое одеяльце.

ЭЛЕНИ

Какой сегодня дивный вечер. Тьфу, тьфу... (Плюет через левое плечо.) Ангелочек ты мой, как бы тебя не сглазить.

Все поднимаются с мест и окружают их.

СТАТЭНА

Вот она, в новом платьице. Я и голубые бусинки прицепила – от сглазу. Не хватило у меня терпения ждать до завтра. Когда она проснулась, я ее покормила и нарядила. Совсем спятила, говорит мой благоверный. А я что? Я молчу. Ну разве я в самом деле не сумасшедшая? А тут еще и музыку услышала... А эта улыбается... Даже у королевны... Руки золотые у тебя, рукодельница. Куда прешься, дуреха? – говорит он мне. А я молчу. И делаю по-своему. Пройдет это у него. Вот. Принесла.

АНТУЛА

Правда, улыбается.

СТАТЭНА

Не врала же я. Гляди, когда музыку слышит. Ты играй, играй.

Антула играет. Все сгрудились вокруг младенца, соприкасаясь головами. Тихо напевают, словно убаюкивая его.

ВСЕ

(Взволнованно):

Можешь? Иль не можешь?
Не знаешь, так не выучишь.
Чтобы ритм угадать,
Искать надо и страдать.

Музыка звучит все громче. Снаружи доносятся звуки гитары и аккордеона слепцов. Через некоторое время вступает барабан, потом целый невидимый оркестр – торжествующе, победно.

АНТУЛА

(Играет в полную силу с высоко поднятой головой и закрытыми глазами.) Я стану, стану...

СТАТЭНА

Видали? Улыбается...

ЗАНАВЕС