Драма в трех действиях

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Первый, второй и третий дровосеки, Мария, Лефтерис (Сотирис), тету­шка Кали, кира Лени, Тень, Андреас, Спирос, Иоргис, Соседка, двое эласитов (бойцов Греческой Народно-освободительной Армии), хор шести старух, мегафоны.

При открытии занавеса сцена почти полностью погружена во мрак. Еле различимы три кипариса и три дровосека с топорами. Декорации те же.

ПЕРВЫЙ ДРОВОСЕК

Срубить их надо.

ВТОРОЙ

Надо, надо.

ТРЕТИЙ

Тень тяжелая от них. На сердце давит.

ПЕРВЫЙ

Тень от них режет улицу на три части. Надо срубить.

ВТОРОЙ и ТРЕТИЙ

Надо, надо.

ПЕРВЫЙ

Тогда к делу.

Первый дровосек бьет топором по стволу. Следующий диа­лог происходит на фоне ударов топора.

ТРЕТИЙ

Старые они, подгнили. Мигом управимся.

ВТОРОЙ

Вся округа вздохнет.

ПЕРВЫЙ

Огонь в очаге разведем.

ТРЕТИЙ

Будем вспоминать.

ПЕРВЫЙ

Будто три ножа вонзаются в солнечный глаз.

ВТОРОЙ

Стосковался я по свету.

ПЕРВЫЙ

И я тоже.

ТРЕТИЙ

Помню, когда месяц выходит, мать говорила мне: здесь турки троих ребят зарезали – вот, троих. Так она говорила.

ПЕРВЫЙ

Три поколения ребят перерезали.

ВТОРОЙ

Три, если не четыре. А то и больше.

ТРЕТИЙ

Оттого и пахнет кровью. А как сова кричит, когда месяц выходит, – здесь, в кипарисах.

ПЕРВЫЙ

Земля – она живая. Не умрет эта земля...

ТРЕТИЙ

Мать говорила: Однажды – ночь была – она видела, как здесь, между ними, сверкнул шлем Колокотрониса.

ВТОРОЙ

Это от месяца – она месяц приняла за шлем.

ПЕРВЫЙ

Целое войско проходит здесь в самый полдень – умершие. Ладно, рубите.

ВТОРОЙ

Да, да.

ПЕРВЫЙ

Сильнее бей, сильнее.

ТРЕТИЙ

Сильнее, чтобы стало светло.

ВТОРОЙ

Чтобы было много света.

Громкий стук. Кипарисы упали. Светает. Сцена освещается.

ПЕРВЫЙ

Успокоилась округа. Легче стало.

ВТОРОЙ и ТРЕТИЙ

Вроде и дышать легче стало. Дышу... Солнце всходит.

Все трое уходят.

Рассвет. Декорации те же, только более освещенные. Кипа­рисов нет. Начинают собираться люди. На лицах выражение тревоги и озабоченности. Страх борется с решимо­стью. В глазах лихорадочный блеск. Вначале движения не­ловки, речи торопливы. Потом теплеют и оживляются. 0товсюду слышен гул толпы, но она пока не видна.

ОДИН

Люди собираются.

ДРУГОЙ

Смотри, смотри: там уже вся улица запружена.

ДРУГОЙ

И оттуда идут. Всё подходят и подходят.

ОДИН

Сорвем мы им мобилизацию.

ДРУГОЙ

(Из подошедшей группы): Наши все пришли?

ДРУГОЙ

Все, все.

ДРУГОЙ

Плакаты готовы?

ДРУГОЙ

Готовы. Мы всю ночь работали.

ДРУГОЙ

Сделали даже больше, чем нам поручили.

ОДНА ДЕВУШКА

(Осторожно расстегивает пальто): Вот они. Здесь. (Показывает спрятанные плакаты).

ДРУГАЯ ДЕВУШКА

И здесь.

ДРУГОЙ

Шумный сегодня будет праздник. (Гул все усиливается).

ОДНА ДЕВУШКА

(Входя, другой): Боязно мне что-то. И руки мерзнут.

ВТОРАЯ

Ничего. Согреешься.

ПЕРВАЯ

Меня мама не пускала. Говорит, может...

ВТОРАЯ

Может – что?

ПЕРВАЯ

Я вся дрожу от холода. Возьми меня за руку. Костас придет?

ВТОРАЯ

Не может он не прийти. Пошли дальше.

МАРИЯ

(Входит с двумя парнями). Сколько народу! Все улицы запружены!

ПЕРВЫЙ

Зачем пришла? Не успела из тюрьмы выйти.

ВТОРОЙ

Не надо было. Ты у них на примете.

МАРИЯ

Сколько народу! И всё подходят и подходят. Афины во всей своей славе. (Замечает Лефтериса). Сотирис! Сотирис!

ЛЕФТЕРИС

Мария, ты?

МАРИЯ

Посмотри, что делается! Сегодня мы во всей своей славе!

ЛЕФТЕРИС

Когда ты вышла? Удалось уцелеть, а?

МАРИЯ

Не спрашивай. Смотри, уже начали плакаты разворачивать. Пора. Идем.

ЛЕФТЕРИС

Вот судьба, Мария!

МАРИЯ

Да, и опять мы вместе. Идем, идем.

Шум толпы усиливается. Слышны первые лозунги: Долой мобилизацию! – Долой тиранов! – Работа и свобода! – Долой фашизм! – Свобода или смерть! Всё новые группы подходят слева, уходят направо.

ПЕРВЫЙ

Вперед. Быстрее. Все уже собрались.

ДРУГОЙ

Как наводнение. Река. Кто мог предположить...

ДРУГОЙ

Нас много. Мы – все. Мы победим.

ДРУГОЙ

Обязательно победим.

ОДНА ЖЕНЩИНА

Ничего не понимаю. Откуда взялся весь этот народ? Мне кажется, будто я расту, расту, становлюсь выше... Ура-а-а-а! Братья! (Убегает).

ДРУГАЯ ЖЕНЩИНА

Видали, что делается? Боже мой! Как всё вдруг ожило. А? Что скажешь? Смерть, жизнь – один огонь, всё пламя – солнце, жизнь, свобода. Свобода или смерть! (Громко выкрикивает последние слова и убегает).

Гул усиливается. Слышны крики, песни, лозунги.

ОДИН

Сворачивайте налево. Дальше идите. Еще дальше.

ДРУГОЙ

Смотри, с той стороны танки идут.

ОДНА

Стрелять будут.

ДРУГАЯ

Пусть стреляют.

ДРУГОЙ

Ну и что? Афины не сломить.

ОДНА

Смотри, вон, вон – уже подходят,

ДРУГАЯ

Не станут они стрелять. Побоятся. Народ обратно пошел.

ДРУГОЙ

Вперед! Вперед! Афины не сломить.

ДРУГОЙ

Вперед! Долой мобилизацию!

Голоса повторяют: Долой мобилизацию!

ОДНА

Слышшь? (Раздаются выстрелы). Стреляют прицельно. Собаки. Вперед!

Входит группа старух. С ними кира Лени. Впереди всех тетушка Кали.

ТЕТУШКА КАЛИ

Стреляют проклятые. Кровью залили нашу землю. А люди не расходятся. Вперед, дети мои. Пошли, храбрые мои.

КИРА ЛЕНИ

Посмотри на наших детей: настоящие львы.

ОДНА ИЗ СТАРУХ

Где они, наши дети?

ВСЕ

Отдайте нам наших детей. Детей нам верните.

Т. КАЛИ

Пошли, пошли. Чего остановились? Вон они, наши дети.

ВСЕ

Подлые собаки! Где наши дети?

Т. КАЛИ

Да вот же они, вот. Вперед. Свобода или смерть!

ВСЕ

Вперед! Свобода или смерть!

Выстрелы раздаются все ближе. Шум толпы постепенно стихает, лозунги слышны все реже. Ненадолго сцена пустеет. Потом появляется ТЕНЬ. Останавливается, словно прислушиваясь к звукам битвы.

ТЕНЬ

Афины поднялись,
Афины вооружились.
Вечность струится по афинским улицам.
Вечность светит людям в глаза.
Афины развертывают знамена,
Афины вытаскивают из мрака ночи солнце,
Афины не поддаются страху,
Залитый кровью город выпрямляется во весь рост.

Узнаю клинок расплаты,
Полыхающий грозой,
Узнаю твой взор крылатый,
Осветивший шар земной!

Доблесть древнего народа,
Возродившаяся вновь,
Здравствуй, гордая Свобода!
Здравствуй, эллинов любовь! [1]

Декламация слов национального гимна Греции сопровождается музыкой, которая звучит за сценой, и пением – будто поют демон­странты. Затем наступает небольшая пауза. Раздаются частые выс­трелы. Снова пауза.

Приближается приглушенный гул толпы. Слышны редкие выстрелы.

ТЕНЬ продолжает:

Слышишь? Слышишь?
Снова кровь, кровь…
Земля впитывает кровь и обретает силу.
Близится час,
Час свободы близится.
Кипарисов нет больше на нашем пути.
Их тени складывались у подножья,
Как складывают одежду убиенных.
А теперь много света.
Солнце.

Тень удаляется. Небольшая пауза. Некоторое время сцена пуста. Затем слышится шум, и начинают прихо­дить люди с той стороны, куда недавно ушли.

ОДНА ДЕВУШКА

(Закрывая лицо ладонями, приглушенно всхлипывает): Нет, нет, ничего не хочу больше видеть. По ней проехали танки... Раздавили… Кровь, куски тела, мозг... Не могу больше смотреть на солнце.

ДРУГАЯ

Тихо, тихо. Успокойся. Не надо так.

ПЕРВАЯ

Не могу я... А какая красивая была. Боже мой! Светлые волосы... Кровь... И раздавленное тело... Ничего не хочу видеть...

Уходят.

ОДИН

Просто не верится. Столько людей.

ДРУГОЙ

Мобилизации не будет. Они это поняли. Грека не запугаешь.

ДРУГОЙ

Многих схватили.

ДРУГОЙ

Да, многих. И жертвы у нас есть.

ДРУГОЙ

Мы-то как уцелели. Вижу – один прет прямо на меня. Прячусь за входной дверью какого-то дома. Еле успел.

ОДНА

Глазам своим не верю. Как во сне.

ДРУГАЯ

И правда... Невозможно поверить.

ПЕРВАЯ

Будто всё это нам чудится… Не знаю. Лед и пламень. Кровь и слава.

ДРУГАЯ

Кровь и слава.

ПЕРВАЯ

Не знаю. Было так, будто смерти никогда и нигде нет. Не знаю, как это выразить. Такое переживаешь только раз. Больше вынести невозможно.

ДРУГАЯ

Каждый день такое переживаем. Идем.

ПЕРВАЯ

Пошли. Задержались мы. Представляю, как дома волнуются. Костаса я так и не встретила. Уходим... Как во сне...

ОДИН

Даю ему пинка. Он сваливается – не ожидал такого.

ДРУГОЙ

Видал ту старушку? Прямо львица. Когда знаменосец упал, она закричала: "Поднимите знамя! Выше знамя!"

ДРУГОЙ

И сама его подхватила.

ДРУГОЙ

Потом в нее стреляли.

ДРУГОЙ

Куда?

ДРУГОЙ

В сердце.

ДРУГОЙ

Нет. В ногу.

ДРУГОЙ

Больше я ее не видел.

ДРУГОЙ

Настоящая львица.

ДРУГОЙ

А светловолосая девушка?... Ее раздавили.

ОДИН

Ужасно.

ДРУГОЙ

Меня будто высоко подбросили, я не доставал до земли ногами.

ДРУГОЙ

Будто много вина выпил.

ДРУГОЙ

Будто самого себя за сердце укусил.

МАРИЯ

Этот день я никогда не забуду. Натерпелись мы всего. Но когда видишь такое, понимаешь: стоит, стоит жить и... умирать.

ЛЕФТЕРИС

Жизнь прекрасна, Мария.

МАРИЯ

Да, прекрасна. Ты всегда так говорил.

ЛЕФТЕРИС

Идем домой, Мария.

МАРИЯ

Некогда, дорогой мой. Столько времени потеряно в тюрьме. Надо наверстывать упущенное. А, Сотирис?

ЛЕФТЕРИС

Да, Мария. Наша борьба прекрасна.

МАРИЯ

Больше, чем прекрасна, Сотирис.

ЛЕФТЕРИС

Это сама жизнь.

МАРИЯ

Жизнь и смерть вместе. Вся жизнь. (Уходят.)

ОДНА

Уже полдень.

ОДИН

Вот и всё. Кончилось.

ПЕРВАЯ

Придешь вечером?

ВТОРОЙ

Да. На холм.

ПЕРВАЯ

А я принесу тебе кусочек пирога с изюмом.

ВТОРОЙ

Хорошо. Идем, полдень уже. Фасулада стынет.

ПЕРВАЯ

Что это было сегодня? Я так перепугалась. Положи руку мне на сердце... Чувствуешь, как бьется?

Входят двое парней, ведя под руки тетушку Кали.

ПЕРВЫЙ

Очень больно, тетенька?

Т. КАЛИ

Что ты, сынок. Пустяки. Меня так – слегка задело.

ВТОРОЙ

Хочешь, бабуся, постоим немного? Передохнешь.

Т. КАЛИ

Не нужно, сынок. Я живучая.

ПЕРВЫЙ

Ты это доказала, когда знамя подхватила.

Т. КАЛИ

У-у-у-у... Так нельзя же, чтобы знамя на землю упало.

ПЕРВЫЙ

Ох, бабуся… А кровь течет. Носилки бы надо.

Т. КАЛИ

Ну и пусть течет. Вся не вытечет.

ВТОРОЙ

Устала ты, бабуся.

Т. КАЛИ

(Глядя на него с нежностью): До чего ж ты похож на моего Петроса.

ВТОРОЙ

Какого Петроса?

Т. КАЛИ

Похож, похож на моего Петроса. Такие же волосы (гладит его по голове) и глаза, и улыбка...

ПЕРВЫЙ

Присядь, бабуся, отдохни немного.

Т. КАЛИ

Ты тоже похож на моего Петроса.

ПЕРВЫЙ

Тебе очень больно?

Т. КАЛИ

(Продолжая свою мысль): Разве ж и вы не мои дети?

ВТОРОЙ

Не надо было тебе туда ходить. Устала, переутомилась, да еще и эта кровь...

Т. КАЛИ

Что ты, сынок... Да, может, этот день – по-настоящему первый день моей жизни. Пошли. Я держусь.

ПЕРВЫЙ

Добрая женщина – МАТЬ.

Т. КАЛИ

(Растроганная): Дети мои, сынки мои...

Медленно уходят. Наступает темнота. Издалека слышен

МЕГАФОН

Близится час свободы! Будьте бдительны! Будьте начеку! Афины, наш любимый город, поднялся во весь рост и своим широким мечом охраняет солнце. Будьте бдительны! Будьте бдительны!

Отдергивается внутренняя занавеска. Интерьер той же комнаты, только еще более пустой. Нет кресла. Стол без скатерти. Вместо дивана с подушками – топчан. Несколько стульев, скамейка. Вечер. Полутьма. На стене только два плаката с призывами к борьбе. Тетушка Кали и кира Лени вяжут.

Т. КАЛИ

Как холодно. Боже мой, до чего же холодно. Пальцы не двигаются.

К. ЛЕНИ

Мало нам было всех этих мучений, так еще и холод. Похоже, сам Бог против нас.

Т. КАЛИ

(Встает и зажигает лампу): Храни их Богородица. Шесть суток без еды, без сна. – Там... С винтовкой в руке. Все время с винтовкой… Глаза у них блестят от бессонницы... Блестят, как два костра среди ночи... Небритые, немытые, худые, изможденные. А глаза – как две лампадки перед иконой...

К. ЛЕНИ

Да, да. Как две лампадки.

Пауза.

Т. КАЛИ

Пошла вчера вечером их повидать. Не выдержала – столько дней в постели из-за этой раны, будь она неладна. Чтобы я совсем не двигалась, а они там...

К. ЛЕНИ

Как она теперь?

Т. КАЛИ

Зажила уже. Я крепкая, не подохну. Так, время от времени острая боль. Ну, и похудела я, конечно. На подъеме задыхаюсь.

К. ЛЕНИ

Ты все же поостерегись – много крови потеряла. Не бегай опять туда-сюда: надписи на стенах, газеты, листовки. Пережди немного.

Т. КАЛИ

О чем ты, бедолага? Не сидится мне дома... Надоело... А Организация мне не разрешает. Пошла я все-таки вчера... А там меня, видишь ли, не пропускают. Ходила-ходила я за этим лесочком. "Тебе чего, старуха? – спрашивают – Здесь стреляют". А я им говорю: «Поглядите хорошенько, ребята. Чем я вам не понравилась? Что я – не гречанка? Трех сынов своих отдала борьбе. И сама ранена – вот». Так и сказала, и меня пропустили. Не надо было раной хвастаться. Но очень уж хотелось Лефтериса повидать. Не вытерпела.

К. ЛЕНИ

Смелая ты, тетушка Кали. Молодец.

Т. КАЛИ

Смелая, это верно. Но горе матери еще сильнее. Должна тебе приз­наться, дорогая моя Лени, измоталась я. Всю ночь глаз сомкнуть не могу – последний сын у меня там. Все дни, пока лежала в постели, мне все казалось, будто вижу их перед собой: как они горят в огне, барахтаются в грязи, стонут...

К. ЛЕНИ

Это потому, что у тебя жар...

Т. КАЛИ

(Продолжая свою мысль)... зовут меня: мама, мама... Я с постели вскакивала, крестилась. Глядела на их пустые стулья, трогала их одежду и задыхалась от слез.

К. ЛЕНИ

Так ведь жар у тебя...

Т. КАЛИ

И теперь тоже... Да... От раны наверно.

К. ЛЕНИ

Покой тебе нужен. Ведь все еще лихорадит.

Т. КАЛИ

Лихорадит... Это совсем другая лихорадка... (Пауза). Не досказала я тебе... Пошла я вчера в Кесарьяни... Кругом пули свистят, а мне хоть бы что... Жар, говоришь? Какой еще жар... Когда видишь наших храбрецов, душа радуется... Подхожу к дому, где они окопались... А кругом пули из их ружей...

К. ЛЕНИ

Слышно по ночам, как стреляют.

Т. КАЛИ

Прошу одного паренька сказать сыну, чтобы вышел на минутку повидаться с матерью. И что он ответил? "Скажи, что у ее сына нет другой матери, кроме Свободы". Шутник, видишь ли. С малых лет такой. И под пулями шутит.

К. ЛЕНИ

А ты что?

Т. КАЛИ

Потихоньку поднимаюсь по ступенькам. Нахожу его. "Так, значит, – го­ворю ему, – у тебя нет матери, кроме Свободы? Тогда Свобода – это я, твоя мать". Я тоже пошутила. А он, хитрец, улыбнулся и погладил меня по руке. И поглядывал на меня из-за бороды – так солнце выглядывает из-за туч. У меня слезы на глаза навернулись, но я закусила губы, чтобы он не догадался, и говорю: возьми меня к себе, буду тебе винтовку заряжать. А он опять улыбнулся и говорит: ступай домой, пусть сначала рана заживет... Побеспокоился обо мне... А потом, – говорит, – поглядим. Научу тебя читать и писать, – говорит, – чтобы работу нашла – шутит – все афинские стены исписала. (Снова принимается вязать чулок). Шутник у меня сын.

К. ЛЕНИ

Пойду я, поздно уже – ночь наступила, И холодно... Спокойной ночи. (Встает, идет к двери).

Т. КАЛИ

(Рассеянно): Уходишь? Спокойной ночи. Доброй Свободы. (Запирает дверь. Постояв немного, снимает с гвоздя пиджак сына и гладит его, бормоча: "Сынуля мой, деточка моя". Стук в дверь. Поспешно вешает пиджак и открывает).

МАРИЯ

(Входя с набитым портфелем в руках): Добрый вечер, тетушка Кали.

Т. КАЛИ

Ты ли это, девочка моя? Какой бог послал тебя?

МАРИЯ

Пришла побыть у вас пару дней – здесь теперь тихо. Не буду в тягость?

Т. КАЛИ

О чем ты, дочка? Какая тягость? Да я очень рада. Слышишь?

МАРИЯ

Спасибо. Как рана?

Т. КАЛИ

И ты о ней знаешь? Все хорошо. Ты-то как? Жива осталась? Дорогая ты моя. (Обнимает ее, гладит, целует).

МАРИЯ

Не спрашивай, как мне удалось спастись.

Т. КАЛИ

О моем Петросе знаешь?

МАРИЯ

Да, да. Только не надо об этом. Поговорим в другой раз.

Т. КАЛИ

Что ты там стоишь? Входи. Видала, какой холод? Очень холодно, дочка. (Украдкой вытирает глаза).

МАРИЯ

Да, тетушка Кали. Холодно. Только сердца у нас горячие. Кто чувствует холод? Я весь день ходила из квартала в квартал, чтобы повидать наших ребят, раздать газеты. Мокрый снег бьет в лицо, а мне тепло: весь народ с нами.

Т. КАЛИ

А я, слышь, хоть и старуха, и ноги плохо слушаются, а могла бы держать винтовку.

МАРИЯ

Молодец ты, тетушка Кали. А теперь за работу. Берись за свой чулок, а я за карандаш. Надо писать всё о великих событиях, которые мы переживаем. Чтобы знали о них наши ребята – а они разбросаны по разным местам. Все люди должны о них знать.

Тетушка Кали ставит лампу на стол. Мария вынимает из портфеля газеты, листовки, бумагу. Раскладывает их по столу и начинает писать.

Т. КАЛИ

Нет у меня угля, а то бы мангал разожгла.

МАРИЯ

Этого еще не хватало. Наши братья воюют день и ночь в снегу, а ты здесь боишься, как бы моя милость не простудилась.

Т. КАЛИ

Ты же без пальто. Давай накину на тебя пиджак моего Лефтериса.

МАРИЯ

Не надо, мамочка.

Т. КАЛИ

(Накидывает на плечи Марии пиджак, ласково глядит на нее, гладит. Мария пишет). Не мешаю? Я так рада тебе, доченька.

МАРИЯ

(С удивлением разглядывая пиджак): Мне кажется, я его знаю.

Т. КАЛИ

Лефтериса пиджак, сына моего, последнего. Помнишь тот вечер, когда его искали, а вместо него забрали Петроса?... Ты его здесь не встречала. Он тогда в другом месте работал.

МАРИЯ

Этот пиджак... Такой же был у товарища Сотириса. (Тихо): Даже запах тот же. (Пишет. Тетушка Кали гладит ее по спине).

Т. КАЛИ

Хорошая девушка... Золотая девушка... Подходят они друг к другу... Сын мой тоже добрый и красивый... и сильный. (Наклоняется и целует ее). Все-то я тебе мешаю.

МАРИЯ

Нет, нет. Ничего.

Т. КАЛИ

С тех пор, как я с тобой познакомилась, ты для меня как мои сыновья. Простудишься ты, доченька – весь день на холоде, под дождем. Давай сломаю скамейку, огонь разожгу?

МАРИЯ

Не надо, не хочу. Мне было бы стыдно греться у огня, когда они... Под вечер – я через Гизи проходила – вижу: один наш часовой ходит взад-вперед, чтобы согреться. Ни шинели на нем не было, ничего. Трясся от холода, губы синие. И у меня ничего не было, чтобы отдать ему. В ту пору проходила мимо женщина в черном. На руках два малыша, завернутые в мужское пальто. Постояла она немного, потом развернула детей, а пальто набросила на плечи часовому. Все это молча проделала и быстро ушла. Потом издалека я слышала, как она уговаривала детишек: "Он за вас воюет, за вас и за всех людей". Вот об этом я и пишу. (Притворяется, будто снова пишет. Пауза).

Т. КАЛИ

(Тайком утирает слезы). Замерзла ты у меня, дочка. Хочешь, чего-нибудь тепленького приготовлю? Мне на днях Организация две упаковки с молоком прислала.

МАРИЯ

Нет, тетушка Кали. Мне ничего не надо. (Стук в дверь. Тетушка Кали отпирает. Входят двое парней. Она здоровается, осторожно забирает скамейку и уходит на кухню). Добро пожаловать, ребята.

АНДРЕАС и СПИРОС

Добрый вечер, товарищ.

МАРИЯ

Удалось что-нибудь сделать сегодня?

АНДРЕАС

Все прошло хорошо. Газеты доставлены на все посты.

МАРИЯ

Новости есть?

Из кухни доносится стук разбиваемой скамейки.

СПИРОС

Кесарьяни держится стойко. Воюет каждый дом. Под вечер туда вошли два танка.

АНДРЕАС

Но наши не сдаются. Один дом рушится, они под огнем перебираются в другой и там закрепляются. Кесарьяни мы, по всей видимости, удержим. Знаешь, Сотирис...

МАРИЯ

Сотирис? Что с ним?

АНДРЕАС

Он ранен.

МАРИЯ

(Стараясь скрыть тревогу): Ранен? Тяжело?

АНДРЕАС

Да нет, не тяжело. Я видел его в госпитале. Требует, чтобы отправили обратно – сражаться. Я, говорит, не создан для того, чтобы сидеть у лекарей. Храбрый он. Стасис дрался с ним вместе, говорит, таких смельчаков никогда не встречал. Когда у них кончились боеприпасы – а они были почти полностью окружены – он стал прыгать с террасы на террасу, нашел где-то лестницу и вернулся. Приставил ее к задней стене дома и спас все руководство. Сам понес на спине раненого. Пуля настигла его, когда через забор перебирался. Но и тут он не бросил раненого. Кровью истекал, а нес его. Ночью... Теперь…

СПИРОС

К себе домой хотел попасть... Храбрый он.

МАРИЯ

(Твердо, стараясь подавить горечь): С такими храбрецами битву не проиграешь. Что бы с нами ни случилось, товарищи, мы победим. Пусть жгут нас, режут – мы по кусочкам соберем свое сердце и в конце концов победим.

АНДРЕАС и СПИРОС

Победим.

Входит тетушка Кали с чашкой молока. Ставит ее на стол перед Марией.

МАРИЯ

Что ты, тетушка Кали, не надо. Спасибо. (Нервозно): Ребята, вот материал. Это, Андреас, для тебя. Это, Спирос, – ты знаешь, да? Завтра утром, ровно в семь дома у Катины. Договорились?

АНДРЕАС и СПИРОС

Договорились.

МАРИЯ

А теперь прощаемся.

АНДРЕАС и СПИРОС

Доброй победы, товарищ. (Тетушке Кали): Спокойной ночи.

Т. КАЛИ

Спокойной ночи, сынки. Доброй победы. Господь с вами. (Провожает их до двери. Запирает. Мария в тревоге кусает губы). Что с тобой, Мария? Отчего личико помрачнело?

МАРИЯ

(С притворным спокойствием): Так, ничего, тетушка Кали.

Т. КАЛИ

Это все от холода. Пей молоко, пока не остыло.

МАРИЯ

(Кутаясь в пиджак, с горечью): Не хочу, тетушка Кали. Я не голодна. Выпей его сама.

Т. КАЛИ

Мое молоко на кухне. Пойду выпью.

МАРИЯ

Принеси сюда. Будем пить вместе.

Т. КАЛИ

Принесу, детка. (Уходит).

МАРИЯ

Боже мой, Сотирис. Только бы ничего серьезного.... И пиджак этот. Его запах. Сотирис, милый ты мой...

Входит тетушка Кали с чашкой и усаживается в отдалении.

Т. КАЛИ

Вот я и пришла тебе компанию составить.

МАРИЯ

Чего ж ты села так далеко?

Т. КАЛИ

Мне здесь хорошо, детка. Удобно.

МАРИЯ

(Заподозрив обман): Не вижу пара от твоего молока.

Т. КАЛИ

Так оно уже остыло.

МАРИЯ

А от моего все еще пар идет. Разве ты не всё вместе кипятила? Как это получается?

Т. КАЛИ

Откуда мне знать.

МАРИЯ

(Встает). А ну, покажи мне свое молоко.

Т. КАЛИ

(В растерянности закрывает чашку ладонью). Что это такое, Мария? Ты что – боишься как бы я не выпила на глоток меньше тебя? Нет, ничего я тебе не покажу... Стыдно мне... Я себе больше налила.

МАРИЯ

(Отводя ее руку): Вода?.. Тетушка Кали, мама ты моя, только чистая вода?

Т. КАЛИ

Прости меня, дочка. Прости. Ты целыми днями трудишься... А мне не нужно. Пей, девочка моя... Если ты его выпьешь, я буду сыта в десять раз больше.. Давай, пей…

МАРИЯ

(С плачем бросается в объятия тетушки Кали, словно дождавшись повода дать волю чувствам). Мама, добрая моя мамочка… У меня мамы не было. С малых лет одна... Работала на чужих людей... Мучилась, голодала. Совсем одна… Заберешься вечером к себе на чердак – никого. Ни души. А как хотелось, чтобы нашлась мама, сказала бы мне словечко, постелила постель, приготовила тарелку с горячей едой. Я сворачивалась калачиком, чтобы согреться. И все повторяла: "Мама, мама"… Только меня никто не слышал. Я все время прислушивалась – ждала шагов по лестнице. Не было никого. Я себя утешала: кто-нибудь да придет, не может быть, чтобы никто не пришел... Не вспомнил: там девочка, совсем одна, ждет шагов по лестнице… Когда выл ветер и шел дождь, а на дворе скрипело старое дерево, я мечтала о том, как ко мне издалека придет мама, промокшая под дождем, в заляпанных грязью ботинках, с ласковой улыбкой на лице. Она придет, похожая на освещенное окно, когда идешь ночью по темной улице... Она положила бы мне руку на голову, прислушиваясь к моему дыханию... А я притворилась бы, будто сплю... А потом вскочила бы и стала ее целовать, целовать…

Т. КАЛИ

Доченька моя, бедная ты моя...

МАРИЯ

Один раз хозяева заперли меня в доме на два дня... Было мне тогда семь лет. Очень хотелось есть, но еще сильнее мучила жажда. В кувшине не было ни капли воды... Хорошо все это помню... Я не знала что мне делать. Во рту пересохло… У них была канарейка. Птиц я любила… У канарейки в клетке была вода в поилке – пальца на два. И я ее выпила... А потом испугалась – как бы птичка не погибла от жажды. И стала колотить кулаками в дверь и кричать: откройте, откройте... (Пауза). И теперь так же – не для себя, нет... Когда хватают кого-нибудь из наших, у меня сами собой сжимаются кулаки, и я готова колотить в запертую дверь и кричать: откройте! Откройте! В тот вечер с Петросом…

Т. КАЛИ

Что пришлось пережить тебе, девочка ты моя. Все мы так – всё время ждем... Ждем… В одну дверь стучимся...

МАРИЯ

…Никто не пришел. Тогда пошла я сама, и застала их всех в ожидании. Я была уже не одна. Тысячи братьев и матерей одинаково страдали и одинаково стремились взломать дверь. С тех пор я сделалась веселой и сильной. Теперь всех нас радует сознание того, что мы воюем вместе, воюем за то, чтобы не приходилось спать в одиночестве, не приходилось отнимать воду у канарейки, не разбивать в кровь кулаки об запертую дверь.

Т. КАЛИ

Милая ты моя, а что еще и в застенках пришлось тебе пережить...

МАРИЯ

О, там всё было по-другому... Меня связали по рукам и ногам... Били. Брызги моей собственной крови сыпались на меня, будто меня посыпали песком. Но в глубине души у меня было прекрасно – я знала: меня ждут товарищи... Дверь внутри у меня была открыта. Мы сломали ее кулаками, и засияло солнце. Не знаю, как выразить: это какая-то иная радость, замешанная на страдании... Радость сильнее смерти. А сегодня вечером я обрела мать. Так ведь, мамочка?

Т. КАЛИ

Так и называй меня, дочка. Раз я твоя мама, ты меня слушайся. Пей молоко.

МАРИЯ

Спасибо, мама. Мне больше есть не хочется.

Т. КАЛИ

А молоко остыло.

МАРИЯ

Но горит огонь... Мама, мамочка (гладит ее по руке).

Т. КАЛИ

И он меня так же гладил.

МАРИЯ

Кто?

Т. КАЛИ

Сынок мой, Лефтерис. Как же вы похожи… Здесь он. Всегда со мной. (Достает из-за пазухи фотографию). Вот он, мой Лефтерис. Правда, красивый парень? (Мария сдавленно вскрикивает). Ты что, дочка? Что с тобой?

МАРИЯ

Так, ничего... Мне показалось…

Т. КАЛИ

Ты его раньше видела?

МАРИЯ

Да, я его знаю. Очень хороший парень. Мы его Сотирисом зовем. Храбрый он, Сотирис, – твой Лефтерис. В бою всегда первый. Он в Кесарьяни сражается.

Т. КАЛИ

Он и сейчас там. Я не выдержала, пошла туда вчера. Видела его.

МАРИЯ

(Пытаясь скрыть волнение): Да, там сражается наш храбрец... Твой сын.. О, мама.. Зачем мы так сильно любим людей... Когда с ними что-то случается... Боже мой, какое это страдание… Но нет, нельзя.

Т. КАЛИ

Нельзя по ним плакать. А это сердце – вот здесь... Оно болит и болит.... и возмущается... Как же холодно сегодня. Слышишь? Дальняя стрельба усилилась. Господи, до чего же холодно. Слушай, слушай…

МАРИЯ

Холодно. (Закутывается в пиджак Лефтериса). 

Т. КАЛИ

Погляди в оконную щель, как там всё сияет в лучах месяца.

МАРИЯ

Это ракеты запустили... Приоткрой окошко, мама. Взглянем на Афины.

Тетушка Кали открывает окно Порыв ветра гасит лампу. На сцене темно. Через окно, как в рамке, видна освещенная часть Афин, словно золотая картина с Акрополем в глубине. Тишина.

Т. КАЛИ

Ветер лампу задул. А Афины сияют, как солнце.

МАРИЯ

Афины... Город наш – Афины…

Тишина. Издалека доносится греческая музыка. Слева на авансцене появляется ТЕНЬ. Смотрит на Афины.

ТЕНЬ

Это наши Афины, Афины.
Вот он, вечный город,
город красоты, героизма, свободы.
Вечный город, лучезарный,
город парящий
со светом, начертанным на обложке мира.
Город бодрствующий,
в его чреве шумят
реки вселенной.
Вот он, вот он –
шаги и сердца, и огни
под навесами ночи – там, наверху, в Кесарьяни, дозорные.
партизаны наши на Олимпе и на Парнасе.
Бьют копытами кони,
перелетая с хребта на хребет,
Высекают искру из черного камня времени,
и она становится звездой.
Так-так, так-так…
Внизу по мостовым, по укреплениям
стучат сапоги народной армии. А наверху – звезды
и сломанная лютня месяца.
Эй вы, храбрецы, что на страже без сна,
не отводите пальца,
прижатого к курку сердца; чьи знамена гордо реют
над прославленными крепостями,
над залитыми кровью караульными вышками.
Эй… Эй... Бодрствуют все:
искра, капсюли и фитиль.
Не спят брандеры – внуки Канариса,
дети Месолонги, Афины.
Афины не спят.
По жилам города кровь свободы струится –
словно пламя по фитилю
прямиком к динамиту доблести.
Сколько лет уже в анналы времени
вписывались – рана за раной – наши муки.
Но не сдается это сердце,
измеренное в веках великим мерилом страданий.
Измученная Греция,
порохом закопченная, –
горстка пепла, а все еще дышишь,
горстка света, а освещаешь весь мир.
По тебе прошли варвары, да обломали мечи о твое сердце.
Прошли с копьями персы
и турки в красных фесках
с блещущими ятаганами.
Гунны с железными чудищами
и сеющими огонь самолетами.
Итальянцы с плюмажами.
Но город не умер.
Афины сияют, как солнце в зените.
И Греция наша сияет во вселенной,
Греция, пулями пробитая,
словно тысячам ртов, тысячами труб
воспевает в ночи
новые Фермопилы,
новых арматолов и клефтов,
Аркада, Месолонги и Хани,
Кесарьяни, Тамбурья, Коккинья,
где каждый дом, каждый камень –
это и окоп и крепость,
а каждое сердце –
и звезда и меч.
Эй... Эй... храбрецы!
Ваше дыхание сотрясает воздух,
биение ваших сердец укрепляет сердце свободы
и открывает окно солнца,
чтобы свет вошел, вошла жизнь,
чтобы весь мир заблистал.
В сумраке ночи сияют Афины –
солнце вселенной, вершина свободы.

Уходит. Тишина.

Т. КАЛИ

Боже мой, как же холодно. Закрой окно, дочка. Я совсем замерзла. Не знаю, что это со мной сегодня.

МАРИЯ

(Закрывает окно). Афины. Афины!

Темнота.

Т. КАЛИ

Лампа погасла. Где спички? Очень уж темно. Дышать трудно, Мария! Мария, где ты?

МАРИЯ

Здесь я, мама. Что с тобой?

Т. КАЛИ

Не знаю, доченька. Боюсь я чего-то. Вроде бродит кто-то вокруг нашего дома. Я знаю эти шаги, и раньше их слышала много раз. Господи, как холодно. Спички где? А лампа?

Снаружи доносится продолжительный стон.

МАРИЯ

Кто там? Кто плачет за дверью? (Сильный стук в дверь). Кто там стучит? Плач этот… и голос… Спички где... Посветить бы…

Т. КАЛИ

Вот спички, нашла я. Не бойся, это Йоргис. Помешался бедняга. Их дом сожгли во время боев, его родители сгорели заживо. Он один уцелел, только вот в уме повредился. Бродит все, маму ищет. (Зажигает лампу. В дверь опять стучат). Открой, дочка.

Мария отпирает дверь.

ЙОРГИС

(Озирается с порога, но не входит). Мама, мамочка… Она была в черном платье, а на сердце белая звезда. Вы не видали мою маму? На ней платье было черное-пречерное, как ночь, а на сердце звезда. Мама, мамочка… Иду я, иду... (Исчезает в ночи).

Т. КАЛИ

(Бесшумно закрывает дверь). Всё, ушел в ночь...

МАРИЯ

Боже, какой холод. (Идет к столу и садится с намерением писать).

Т. КАЛИ

Просто жуть, как холодно.

МАРИЯ

Нет, не могу большее Пусть поручают эту работу кому-нибудь другому. А мне винтовка нужна, а не перо. (Внезапно разражается рыданиями, припав к плечу тетушки Кали).

Т. КАЛИ

Не надо, дочка, не плачь. Поди, приляг. Поздно уже. (Нежно обнимая, ведет ее в спальню. Тишина).

Стук в дверь. Снова тишина.

К. ЛЕНИ

(Голос снаружи): Тетушка Кали! Тетушка Кали... (Молчание. Входит). Нет никого... Заснули, что ли? Да нет, кровать пустая. В соседней комнате, наверно. Как ей сказать? Какими словами? (Молчание). Тетушка Кали... Тетушка Кали... Нет, пускай кто-нибудь другой скажет. (Уходит).

Т. КАЛИ

(Входя): Кто тут говорил? Нет никого. А я ясно слышала голос... Чей? Господи, боже ты мой, какая ночь холодная! Какую весть мне ветер несет? Э, что-то я заговариваться стала… Будь, что будет... Повяжу немного... (Берет носок). Пальцы закоченели. (Не раздеваясь ложится на кровать, закутывается в одеяло). Мария... Что-то сон меня не берет... А наши дети в мокром снегу, а над ними смерть… Холодно!

К. ЛЕНИ

(Снаружи): Тетушка Кали... Тетушка Кали...

Т. КАЛИ

Кто там? В такой час...

СОСЕДКА

Мы это. Открой!

Т. КАЛИ

(Вскакивает с кровати и открывает дверь). Что вы так поздно? Ночь уже.

К. ЛЕНИ

Глаз сомкнуть не могли. Пришли к тебе посидеть.

Т. КАЛИ

Садитесь. Какие вести принесли?

СОСЕДКА

Какие вести? Ну, скажем, хорошие. Только ты и сама знаешь: радости без печали не бывает.

Т. КАЛИ

Что вы все ходите вокруг да около. Говорите прямо: плохие вести для меня?

К. ЛЕНИ

В общем новости не плохие. Только вот ранен он...

Т. КАЛИ

Кто ранен? Кто? говори толком...

СОСЕДКА

Ле…

Т. КАЛИ

Лефтерис? Мой сын? Чуяло мое сердце...

К. ЛЕНИ

Его сюда несут. Уже пришли.

Открывается дверь. Двое эласитов вносят Лефтериса на носилках. Перекладывают его на кровать, рядом кладут винтовку.

Т. КАЛИ

(Бросается к Лефтерису). Сын мой, мальчик мой... Куда? Куда тебя ранили эти звери?

ЛЕФТЕРИС

Успокойся, мама. Не надо так. Ничего страшного. Так, маленькая дырка – как раз такая, чтобы душа могла выйти.

МАРИЯ

(Входя): Сотирис… Сотирис…

ЛЕФТЕРИС

Ты здесь? Зачем?

МАРИЯ

Как ты себя чувствуешь? А я вот здесь, у тебя дома устроилась, не зная, что это твой дом... Только сегодня вечером…

ЛЕФТЕРИС

Повезло... Ты будешь рядом со мной.

Т. КАЛИ

Видишь, сынок, нашу девушку? Вечером я тебя с ней обручила.

ЛЕФТЕРИС

Поздно, мама. Уже два года, как... А теперь...

МАРИЯ

Ничего, Сотирис, ничего...

Т. КАЛИ

Сыночек…

ЛЕФТЕРИС

В самом деле – ничего. Я не грущу из-за того, что ухожу... Только... Мария, ты будешь вместо меня…

МАРИЯ

Сотирис... Лефтерис...

ЛЕФТЕРИС

И ты, мама, тоже. А?

Т. КАЛИ

Что за слова ты говоришь, сын мой? Зачем так огорчаешь?

ЛЕФТЕРИС

Не причитай, мама. Ни к чему это. Как твоя рана?

Т. КАЛИ

Зажила, сынок, зажила. Сердечко мое... Пришел...

ЛЕФТЕРИС

Хоть один носок связала, мама?

Т. КАЛИ

Связала, связала. Погоди, сейчас принесу. (Открывает старый сундук).

ЛЕФТЕРИС

Бедная мама.

МАРИЯ

Как ты, Лефтерис?

ЛЕФТЕРИС

В глазах мутится. Плохо вижу. Видно, кончаюсь понемногу.

МАРИЯ

Это пройдет... Это от переутомления...

ЛЕФТЕРИС

Да, пройдет. Все проходит... Мы уйдем, после нас придут другие. Им не придется переживать то, что выпало на нашу долю... Жизнь прекрасна, Мария. Будет солнце и сосновые иголки... Помнишь?

МАРИЯ

Вечерело... Товарищи расходились и по одиночке, и парами... Мы одни остались... Под деревьями был такой удивительный голубой свет. И глубокая тишина... А потом ты мне показывал звезды. Была весна и – удивительный свет... Прекрасна она, прекрасна... Ты всегда так говорил. Помнишь... на Гимете…

ЛЕФТЕРИС

Хотелось бы еще пожить... Поработать... Увидеть всю прелесть жизни в Свободе, и в любви.

МАРИЯ

Для того мы и живем, Сотирис. И за это умираем... Нет, нет, мы не умираем… Подумай: они придут после нас, отогреют руки, высушат промокшую грязную обувь… Слезы высохнут у костра... И о нас вспомнят.

ЛЕФТЕРИС

(Берет Марию за руку). Одной жизни мало, Мария. Видела бы ты, что творилось в Кесарьяни... Вздувались жилы, сосуды на висках... Среди огня, под пулями, кричали только одно: Свобода или смерть... Свобода – и падают тела, кровь течет по земле... (Все присутствующие слушают его слова. Он тяжело дышит). Жизнь прекрасна, Мария...

Тетушка Кали стоит возле него с носками в руках.

МАРИЯ

Прекрасна, она прекрасна...

ЛЕФТЕРИС

А наша борьба еще прекраснее. (Задыхается).

МАРИЯ

Еще прекраснее...

Т. КАЛИ

Не говори сынок, – устанешь. Погляди, я носки теплые принесла. Наденешь – ножки согреешь...

ЛЕФТЕРИС

Не нужно, мама. Больше не будешь ругать меня за дырки в носках. Там, куда я ухожу, можно ходить и босиком... И не замерзнешь...

Т. КАЛИ

До чего же мне горько, сынок... Сердце кровью обливается...

МАРИЯ

Сотирис, дорогой мой, отдохни.

ЛЕФТЕРИС

Скажи, мама: ты всё еще пишешь на стенах?

Т. КАЛИ

К чему теперь эти писания? Мне теперь винтовка нужна – писать у них на висках и в сердце.

ЛЕФТЕРИС

Молодец, мама. Вот она. (Показывает на свое оружие). А «Свобода или смерть» ты уже выучила?

Т. КАЛИ

Выучила, хорошо выучила. (Старается сдерживаться, но слезы текут). Сыночек мой...

ЛЕФТЕРИС

Э-э-э, товарищ... Опять нюни распустила? Скажу, чтобы тебя исключили из партии. Ты мне что вчера сказала, когда пришла повидаться? Что ты и есть свобода. А Свобода не плачет. Она гордо стоит и поет.

МАРИЯ

Не расстраивай сына, мама.

Т. КАЛИ

Да не плачу я, дорогой ты мой. Посмотри мне в глаза… Я радуюсь, птичка моя; ты рядом со мной. Я держу тебя за руку. Хочешь, спою тебе? Помнишь? Когда ты был маленький, я садилась около тебя и убаюкивала: спи, сынок... Спи, сынок... Баю-бай... А теперь слушай сказку:

Дракон вонзил когти
В девицу Лиогеннити,
Но тут, дорогой мой, спешит Левендис,
скачет на быстром, как молния, коне.
и хоп-хоп – в два счета
прискакал как раз вовремя.
Пронзает чудище мечом
и спасает Лиогеннити.
Сажает ее на своего коня
и опять – хоп-хоп – быстрее, вороной, –
мчится в золотую страну
и возводит на трон Лиогеннити – Свободу".

Раньше я, сынок, по-другому рассказывала:

"И сажает ее на высокий трон земли
                между звездами.
А вокруг музыканты играют,
вокруг нее летают ангелы и играют на лютнях,
и все празднуют, сынок, звонят колокола,
распускаются почки на ветках, розы смеются,
и все гуляют в свете дня: сыновья и мамы".

Здесь, сынок, сказка кончается. Они жили хорошо, а мы еще лучше. (Пауза). Заснул... Т-с-с-с... Тише вы, а то разбудите. (Гладит Лефтериса по голове и вдруг вскрикивает): Боже мой! У него лоб холодный… Сынок Лефтерис, как же тебя не будет, когда придет Свобода...

МАРИЯ

Лефтерис, милый, ты уснул, но не уснула слава о тебе. Мы не будем оплакивать тебя, брат мой Лефтерис... (Задыхаясь от слез, опускается на колени, прислонясь лбом к кровати).

Женщины, осеняя себя крестным знамением, окружают умершего. Оба эласита стоят, не двигаясь, скрестив руки на груди. Снаружи доносятся звуки траурного марша "Вы жертвою пали…". Тетушка Кали молча, не сгибаясь, будто вся ее душа напряглась, закрывает ему глаза, складывает руки на груди, кладет икону Пресвятой Богородицы, крестится и целует его в лоб. Потом берет винтовку Лефтериса и вешает ее на то место, где висела икона Богородицы. В эту минуту вбегает Андреас, он радостно возбужден. Умершего он не видит, его заслоняют женщины. Траурный марш замолкает.

 

АНДРЕАС

Мы взяли Кесаръяни. Выгнали их. Мы их выбили. Весь народ ликует. На улицах люди обнимаются, целуются. Мегафоны возвещают нашу победу. Звонят все колокола. Слышите? (Издалека доносится колокольный звон и крики из мегафонов: «Кесарьяни освободили!»). Слыхали? Как на Пасху… Завтра будем хоронить погибших. Но это не похороны будут, а праздник. Матери плачут от радости... Да-да, от радости... Мы готовим стелу с именами наших героев. Чтобы люди знали, кому поклониться, кого прославлять. Там, на небольшой площади, памятник уже поставили: крест, а на нем каска эласита... Матери все вокруг побелили известью... Девушки принесли из дому горшки с цветами... Украшают дом славы... Завтра привезут и стелу с именами. Мы побеждаем, товарищи, побеждаем. Слушайте колокола. Свобода близка. Мы побеждаем.

Т. КАЛИ

(Кричит – непонятно, от радости или от боли, то ли от того, и другого вместе): Лефтерис, сынок, слышишь? Мы побеждаем! Побеждаем!

АНДРЕАС

(Вдруг всё понимает. Подходит к кровати, смотрит на мертвеца, касается плеча Марии): Встань, товарищ. Сотирис не умер. Он с нами.

Мария встает.

Т. КАЛИ

Не забудьте написать и его имя там, в Кесарьяни, на площади с цветами. Напишите: Лефтерис, сын тетушки Кали…

МАРИЯ

Сотирис – спаситель Свободы.

Т. КАЛИ

Да, да… Так и напишите: спаситель Свободы.

Темнота. Слышится праздничный перезвон колоколов и

МЕГАФОНЫ

Свобода близится... Свобода на пороге...

Занавеска задергивается.

Хор шести старух в черном и тетушка Кали. Перед той же оградой. Три срубленных кипариса. Светает.

ВСЕ

Наши дома расширились, их взяли небеса. Наши дома забыли о годах.
Обновились. Их окрасило солнце сверху донизу. Окрасило и внутри, и снаружи.

Т. КАЛИ

Воздух пахнет известкой, пахнут известкой заборы и наши руки,
как в канун Рождества, когда мы белим кухню,
режем плотную голубую бумагу и застилаем ею полки с посудой, шкафы…

ПЕРВАЯ СТАРУХА

Сверкают на полках начищенные кастрюли,

ВТОРАЯ

а большие сковороды, как солнца, выстроились чередой.

ТРЕТЬЯ

Во всей округе ступки работают во-всю:
толкут сахар, корицу, мускатный орех,

ЧЕТВЕРТАЯ

чтобы приготовить сладости на праздник.

ПЯТАЯ

А все вместе бронзовые ступки звучат, словно праздничные колокола.

ШЕСТАЯ

Это наш праздник – и только наш –
благоухает вся улица: мы готовим сладости.

Т. КАЛИ

Чтобы дети полакомились. Какие дети?
Наши дети погибли…
Отняли их у нас. –

Зарезали.

Повесили.
Искромсали нам сердце, как фарш для котлет.

Все нутро искромсали...

ПЕРВАЯ

А в воздухе пахнет известкой,

ТРЕТЬЯ

и корицей, и мускатным орехом,

ВТОРАЯ

и одеколоном,

ЧЕТВЕРТАЯ

Пахнет субботним вечером при луне.

ПЯТАЯ

Пахнет морем.

ШЕСТАЯ

Пахнет кровью и славой.

Т. КАЛИ

Кровью, кровью...

ШЕСТАЯ

Кровью и славой.

ВСЕ

Кровью, кровью.

 

Т. КАЛИ

Слава, победа – знамена.

ВСЕ

Слава, слава и победа. Да, победа. Детей у нас отняли. Нет у нас детей.

Т. КАЛИ

Свобода не измеряется смертью.

ЧЕТВЕРТАЯ

Да, не измеряется…

Она на измеряется ничем...

ПЕРВАЯ

Но остается память, горечь остается и одиночество...

Так бывает, когда в комнату заглядывает месяц

и освещает пустую кровать.

ЧЕТВЕРТАЯ

Когда вынимаешь из стакана букетик увядших цветов

и выбрасываешь в мусор…

ПЯТАЯ

Когда вечером собираешь тарелки со стола…

ВТОРАЯ

Когда слышишь звон колокола, зовущего к вечерне

в Великую Пятницу.

ВСЕ

Печаль остается,

ШЕСТАЯ

Остается и одиночество

Т. КАЛИ

и память остается.

ЧЕТВЕРТАЯ

Остается воспоминание, как остается старая,

очень старая женщина,
старуха, которую выселили,
и сидит она, одна-одинешенька, на улице
между старым сундуком и остовом кровати,
рядом с разваливающимся матрацем и рамами, засиженными мухами.

ВСЕ

Воспоминания, воспоминания среди всех огорчений, печалей...

ПЕРВАЯ

А в воздухе пахнет цветущим лимоном,

ТРЕТЬЯ

свежевыстиранной рубашкой,

ЧЕТВЕРТАЯ

пахнет льняной скатертью на морском побережье,

ВТОРАЯ

свежей штукатуркой и оструганной доской

ПЯТАЯ

и дыханьем ребенка...

ШЕСТАЯ

Нет у нас детей.

Т. КАЛИ

Есть, есть… Вот наши дети…
Дети всего мира – это наши дети.

ТРЕТЬЯ

Они ждут, чтобы мы приготовили им завтрак.

 

ВТОРАЯ

Чтобы заштопали им носки.

ПЯТАЯ

Отстирали бы их рубашки от крови,

ШЕСТАЯ

Отмыли бы им руки от пороха.

ЧЕТВЕРТАЯ

Приготовили бы сладости ради нового праздника,

Т. КАЛИ

Чтобы сшили знамена к новому празднику.

ВСЕ

Новые знамена к новому празднику.

ПЕРВАЯ

Белые и голубые.

ШЕСТАЯ

И красные.

Т. КАЛИ

Красные-красные, яркокрасные.

ПЕРВАЯ и ВТОРАЯ

Красные, как глаза у нас от бессонницы...

ПЯТАЯ и ТРЕТЬЯ

Красные, как наши глаза от слез.

ШЕСТАЯ

Красные, как кровь наших детей, что пролилась.

ЧЕТВЕРТАЯ

Красные, как весенние маки.

Т. КАЛИ

Как солнце, заходящее за гору,

как сердце Свободы – красные, красные.

ВСЕ

Как сердце Свободы. Как что еще? Нас ждут наши дети.

Т. КАЛИ

Все дети – наши, все.

ПЕРВАЯ

Солнце отбеливает наши дома сверху донизу.

ВТОРАЯ

Обновились наши дома. Я больше не чувствую голода.

ПЯТАЯ

Новый ветер веет – свершается что-то великое. Это больше, чем голод.

ЧЕТВЕРТАЯ

И сердца у нас новые – это больше, чем страдание.

ШЕСТАЯ

Велик новый мир, он сильнее смерти.

Т. КАЛИ

Вперед, нас ждут наши дети.
Чтобы мы замесили им порох, как прежде замешивали хлеб, чтобы снаряды носили, как носили поднос с конфетами, чтоб зажгли фитиль динамита, как прежде зажигали лампу, чтобы сшили новые знамена, будто шьем детям рубашки, чтоб окрасили стены Афин, как прежде красили на кухне пасхальные яйца.
Чтобы стены окрасили красным,

ЧЕТВЕРТАЯ

а знамена белым и голубым

Т. КАЛИ

и красным.

ВСЕ

Красным, красным – яркокрасным.

Т. КАЛИ

Вперед, нас ждут наши дети.

ЧЕТВЕРТАЯ

Дети нас ждут – они не ушли.

Т. КАЛИ

Они в нас – наши дети.

ПЕРВАЯ

И весь мир в нас.

ЧЕТВЕРТАЯ

И солнце в нас.

ШЕСТАЯ

Во всех детях – наши дети.

Т. КАЛИ

Все дети – наши дети.

ПЕРВАЯ

Воздух пахнет известкой.

ЧЕТВЕРТАЯ

Как пахнет воздух!

ТРЕТЬЯ

Благоухают цветы померанца и розы.

ЧЕТВЕРТАЯ

Как сладок и силен их аромат!

ШЕСТАЯ

Как же сильно они благоухают.

ЧЕТВЕРТАЯ

Как сосна после дождя.

ШЕСТАЯ

Как большая лавровая роща под лучами солнца.

ЧЕТВЕРТАЯ

Да, как лавровая роща, напоенная июльским солнцем.

ПЯТАЯ

Не печалюсь я больше.

ВТОРАЯ

Радость какая! Не все ведь погибло.

ТРЕТЬЯ

Не надо больше вспоминать.

ЧЕТВЕРТАЯ

Всё в воздухе – я это чую.

ШЕСТАЯ

Всё в моих жилах – я это слышу у запястья руки и в висках.

ПЯТАЯ

Одиночества больше нет – меня держит весь мир.

ЧЕТВЕРТАЯ

Радость какая! А воздух как пахнет!

ТРЕТЬЯ

Пахнет морем воскресным,

ШЕСТАЯ

славой и знаменами,

Т. КАЛИ

кровью и славой.

ВСЕ

Славой, славой!

Т. КАЛИ

Свободой и славой.

ВСЕ

Свободой, свободой.
Солнце, солнце – мир обновлен.
Солнце, и ты обновленное.
Обновленные и мы.
Солнце, солнце, мы идем.

Становится очень светло. Из под черных передников женщины достают красные знамена и разворачивают их. Идут по сцене, создавая впечатление движения огромного пламени. 

ЗАНАВЕС

Афины 1944 – 1947