Собственно,
каждый из представленных здесь авторов пытается восстановить
один день земного рая в стихотворных записях или в прозаических
отрывках: через непременный стресс, через обыденность, через
сенсуалистские дела, через чтение, через "ненужные" беседы
с друзьями, спровоцированные тридцать лет назад прямыми улицами
нашей маленькой спящей александрии. Для читателей, не испытавших
ни разу подобного состояния, двери таких текстов закрыты навсегда.
Нашими кумирами в семидесятые годы, когда, в сущности, милостью
даваньских духов и возникло ферганское поэтическое братство,
были тихие средиземноморские визионеры муссолиниевской эпохи
итальянские герметики и фрагментаристы) и англоязычные отшельники
в литературе, не таившие своей тоски по южной абстракции и
солнцу, что позволяет быть авторскому насилию в заурядном
ландшафте, где вещи договорились до тебя считаться другими.
Мы верим и продолжаем верить, что Фергана может хотя бы на
час или на один ослепительный полдень, если ей воздать хвалу
со злостью бесполезной одаренности, стать гипнотической землей,
где впечатления превращаются в судьбу, вопреки желчной жизни,
вопреки сопровождающей нас петляющей неясности. За последние
годы сложились волевые черты "ферганской школы", определяющие
ее родовое сияние среди равного неравенства (Сковорода) чужих
творений: изображать исчезновение как чувственный опыт, совершенно
конкретный, лишенный романтической риторики; отодвигаться
как можно дальше от собственных корней, обогащая их своим
уходом; создавать комментарии, переходящие в литературную
практику; намекать на уровне пейзажной рефлексии или стилистических
решений, что сущее говорит прежде всего сквозь атмосферу;
незаинтересованно принимать мир, когда все вокруг дышит волнами
монотонного счастья; выслеживать бессобытийные картины, скрывающие
почву для священного; подчеркивать свой антиисторизм и неприязнь
к социальной реальности, страх перед действием и тотальностью
наррации, депрессивно переживаемую естественность и мета-личное
упрямство, с каждым разом все больше отдаляющее нас от смысла
происходящего. Вероятно, чисто внешне трудно уклониться от
ощущения, что Фергане, судя по всему, нельзя поклоняться,
ее вроде бы нельзя воплотить в завораживающей, молитвенной
манере, но надо, чтобы кто-то пришел и сделал так, передал
генетически свойственное здешнему воздуху бесформие, тонущее
в хаотичных маршрутах никем не воспетой глуши.
|