|
Имена ферганских
авторов, чьи публикуемые тексты представляют одну из страниц
независимой русскофонной поэзии, впервые прозвучали на совещании
ташкентских критиков пятнадцать лет назад и в начале девяностых
перекочевали в статьи петербургских и московских журналистов.
Это группа людей, объединенных общностью воздуха, литературных
пристрастий и чувством местности. Основные мотивы их творчества:
спокойствие (то есть патовое состояние, подтверждающее, что
мир просто течет); точность чувственных характеристик, а не
усложненная сложность; ощущение счастья, способное раздавить
язык, чья граница по Витгенштейну совпадает с границей мира;
склонность к земле и фрагменту, являющемуся наиболее естественным
элементом эмоционального выживания, в котором содержится всегда
разная встреча с поэтической истиной; атмосфера, которая в
любой момент рискует разбить твое сердце, теплая пустота,
не поддающаяся счету и не имеющая делений; стремление отодвинуться
как можно дальше от собственных корней, чтобы обогатить их
своим уходом, и вместе с тем "нерешительная и нежная
любовь к определенному куску реальности" (как сказано
у Пазолини в его эссе, посвященном раннему фильму Бертолуччи);
касание как самый честный способ сладить с действительностью;
сдержанность и нейтральный тон, берегущие твою волю. На нашем
Востоке, в Фергане, человек – часть воздуха, с которым он
плывет в неизвестную даль, – ты направлен в основном на родовую
эпичность. Все делается ради внешних обстоятельств и патерналистского
безличья. Так что тут идеальны имперсональная поэзия и фрагментаристская
проза, достигающие совершенства и естественности за счет свободной
и точной фиксации открытых событий. Подобный подход предполагает
возможность натуральных прозрений через неведение и светлую
слепоту, и само собой отпадает нужда в оценке, в рефлексии,
в напоре тяжких аналитических усилий. Необходимо также отметить
отношение ферганских поэтов к звуковой проблеме: мы отвергаем
диктат темпоритмического построения, поскольку это признак
механичности материала, а нас интересует сама стихотворная
ткань, которая отнюдь не определяется только чистотой и статичностью
размера. В музыкально-мелодическом плане, нам кажется, гораздо
актуальнее сугубо личностный интонационный рисунок, регулирующий
различные звуковые акценты, слабые и сильные позиции, скачки,
паузу, дрожь, эхо, отголоски, шум, скошенность, лакуны, внезапный
переход, вибрации. Такая речевая модель образует определенное
лирическое напряжение, как бы принуждая автора к волюнтаристским,
"визионерским" действиям и ввергая его в поток свободной
ассоциативности. Что касается художественных приоритетов,
то здесь распахнуты для нас миры предпочтений, и мы обязательно
учитываем индивидуальные и территориальные особенности, при
этом игнорируя симптомы национального нарциссизма, ибо восточная
ментальность и западный нигилизм – всего лишь лингвистический
трюк. Наша работа – бесполезная попытка выразить неотступный
страх перед вечно ускользающей свободой. Каждый писатель создает
произведение, ссылаясь на ту или иную подробность фундаментальной
культуры и одновременно пересекая черту языковой обусловленности.
Можно сказать, что это сеть письма, оставляющая возможность
для бесконечных адаптаций и мук, но объединяющая нас предельно
открытая сущность таится рядом – острейший интерес к жизни
и вместе с тем сомнение по поводу ее смысла.
Фергана,
1999 г.
|
