|
...Я подобен ребенку,
который не явился в мир.
О, я несусь! Кажется, нет места, где мог бы остановиться.
Все люди полны желаний. Только я один подобен тому,
Кто отказался от всего. Я сердце глупого человека...
Лао Цзы. §20
...Они были непроницаемы подобно мутной воде...
Лао Цзы. §15
Прелюдия
Пьяные валяются прямо под ногами – сказал мой старший брат,
обходя лежащую фигуру на асфальте. Фигура злобно посмотрела
нам вслед. Затем она уронила свою голову на прежнее место и
уснула. На ее лице светилось детское выражение покоя, и улыбка
сползала по лицу к подножию колонн. Эти колонны возвышались
над Бешагачским рынком подобием колонн римских купален Средиземноморской
Кейсарии, где долговязый финн расчищал от песка мозаичный пол...
Мой друг, твоя рубашка разрезана лезвием ножниц... Там у арыка,
в дыму чайханы, отец мой потерялся...
В проросшей мхом двери, нечто, чему еще нет названия, шевелится
на камнях, на рельефе гор. Треснула ступка, скрошился пестик.
Лошадь сидит на стуле... Ты везде мой друг. В горячей ванне.
В убийце и в убитом. Ты появился на миг, на кромке надкусанного
хлеба, на тонком слое сметаны. Ты живешь внутри "сидящего старика"
Ван-Гога.
Сегодня твой взгляд остановился на полотнах тихой жизни. Натюрморты
эпохи Муссолини. Утренний кофе... Моранди... Раздавленный гранат
Параджанова... Лисичка, застреленная под вечер, на холмах Галилеи...
Глава 1
Слепцы блуждали в развалинах мертвой Кейсарии. Их нервозная
хрупкость воспарила над безумством, втертым в коросту кожи.
Спящий шептал: Все уже было... Икары, Парфяне, Согдийцы, башни
из кирпичиков слов, строительство женщины, слепцы в зеркальных
осколках. Шауль теперь во пророках, Гамлет летит на луну, Наполеон
в Египте, Голиаф гостит у Давида...
Археолог-финн не мог писать. Три дня он жил в пещере. Питаясь
плодами орешника. Что с ним случилось, никто не знал. Полиция
обнаружила его в апельсиновой роще, куда он вполз, держа в руках
клочки бумаги. Опорожненные бутылки лежали повсюду, в камнях,
на дне ручья. Его видели в "Лифте" – заброшенной деревне на
окраине Иерусалима. Он бродил вместе с черной собакой, приветливо
здороваясь в пустоту глазниц каменных домов.
02. 04. 97.
Иудея.
Строительство Вавилонской башни – это сшитые куски того, что
неоднократно взрывалось, сгорало, тонуло. Мы живем в тугом узле
швов, ремней, рубцов от ран и воплей младенцев. Залатаны отверстия,
пробитые пушечным ядром. Так тает воск, обнажая поверхность
земли, с ее озерами и панцирем такыров.
05. 05. 97.
Панцири войн. Черепахи и носороги. Наводнения: тонут предметы,
что бы выяснить у дна, где их убежавшие отражения. Ноев ковчег – сшитый из кусков рекламной лжи и газет.
Вопрос: Где похоронен первочеловек Адам?
Под горой Мориа... Под горой Голгофа... Под горой Табор... Под
горой Мерон...?
10. 07. 97.
Тель-Мегиддо.
Строительство и Разрушение. Гора Мориа со срезанной головой.
В срезе шеи Авраам приносил в жертву Исаака.
01. 09. 97.
Наблюдения:
Поглощение плодов. Дольки плода и его срез. Плод, плавающий
в машинном масле, колбе со спиртом, в материнском чреве... Падение
кожуры банана, апельсина, яблока, ореха...
Движение мельничных жерновов. Появление масла. Сток масла в
сосуд, пустота, заключенная в стенках сосуда вытесняется маслом
и где-то стыдливо прячется, без одежды.
31. 12. 97.
Жертвоприношение
В холмах Рамота.
Пустота поднимается вверх. Кровь стекает вниз. Тело животного
кладется на пирамиду из дров, огонь поглощает кости и мясо.
В пустоте прячется ужас. Останки рассыпаются пеплом. Запахи
сгоревшего дерева и мяса устремляются вверх. В кустах испуганный
лисенок. В сумерках крики мужчин. Звон оружия. Плач младенца.
Женский шепот, вой лесных животных.
30. 01. 98.
Конструкция: Потолок – высохшая глина. Внизу небо. Люди – прозрачный
экран, сквозь них пульсирует беспокойство природы.
09. 09. 99.
Ерида (ивр.)
Спуск
Что-то светится в мутной воде... Конструкция ритма? Все внутри.
Мы только слышим шум, чуем запах. Видим очертания работающих
механизмов. Воображения – это ловушки в пространстве! У края
глаз дыхание лестниц вырубленных в скалах и в домах. Мы слышим
чей-то тихий голос и крики ястреба...
Мы любим друг друга. Лифт летит вверх. В щелочки дверей виден
город, уменьшенный в десятки раз. Путаница в метро, на эскалаторе.
Потеря ощущения времени. Разрыв труб в доме. Вода заливает нижние
этажи. На воде качаются стол и цветы. Почти Венеция – улыбнулся
мальчик..., Мой старший брат заботится о восстановлении порядка.
"Ежик в тумане" – Норштейна. "Нить" – Алибекова. "Жертвоприношение" – Тарковского.
Иудея:
15. 15. 00.
Касание большого – о большое. Касание мельчайшего – об мельчайшее.
Касание гигантского – о микроскопическое.
Они шли, цепляясь за крепостные стены. В тени дома звучала музыка.
За оградой мелькала женская фигура. Они все шли. Впереди на
площади рядом с церковью на стуле спала старуха. В доме, напротив,
в черном проеме, пытливый взгляд и покой. Старуха сидящая на
стуле проснулась и повернула голову в сторону балкона, где девушка
с кем-то вела беседу, но с кем не было видно из-за разноцветного
белья натянутого на ветру. Дорога, обогнув крепостной вал, вывела
двоих к вершине, откуда было видно освещенные холмы и рассыпанные
пригоршни деревень. Иногда опасно показывать страх и растерянность,
подумал невпопад один из путников, провожая взглядом кричащую
птицу. К вечеру, уставшие от прогулки, они сидели в машине и
боялись пошевелиться. Женщина гнала от себя мысли, мужчина краем
глаз видел ее колени и профиль, засвеченный от яркого света.
В окне гостиницы чей-то силуэт бабочкой мелькал на фоне лампы.
Вечерело. В сумерках стало легче дышать. Юноша проник пальцами
сквозь одежду и коснулся ее тела. Поворот шеи. В складках кожи
черная родинка, в изгибах спины желание встать и поселиться
навсегда у края пропасти. В гостинице, прислонившись к окну,
мужчина смотрел, как тонут в сумерках очертания Ливанских гор.
Его женщина сидела в плетеном кресле и повторяла на испанском
стихи. Через какое-то время мужчина взял в руки бокал и глотнул
вино, затем выдохнул накипь черно-белых фотографий прилипших
к его гортани. Тихие слова, которые он помнил наизусть, застревали
у его переносицы, откуда светились глаза, реагируя на мелькнувшую
в ванне фигуру.
Ночью ему снился сон, что он скатился на пол и на коленях прополз
к окну, и упал спиной в заснеженный двор. Снег таял под ним,
обнажая старые вещи. Утром, наспех собрав чемодан, мужчина отправился
на вокзал, где, ожидая поезд, машинально теребил в руках авторучку,
не замечая, как чернила залили его пальцы и рубашку. Местный
поезд, куда он влез, шел медленно, и часто делал остановки.
На одной из станций, мужчина спустился вниз, к арыку, протекающему
вдоль селения. Он опустил руки в воду, и пятна чернил поплыли
в кусты барбариса, растворяясь в толще воды. Селение примыкало
к крепостной стене колониального городка. В воротах старой крепости
виднелась красочная ярмарка. Мужчина ловко схватил горсть конфет
из-за спины изумленного продавца и метнулся в сторону поезда,
но вскочить в свой вагон не успел. Так ценой шутки он опоздал
на поезд и тихо побрел вдоль арыка...
Зачем ты так сидишь неподвижно? – Та улочка, куда в школу ты
шел, умерла. Сегодня почтальон принес оранжевую телеграмму с
голубыми разводами от поблекших двоек и высохшим жуком-дровосеком.
Запах шафрана и моления глупого трутня в старом пенале, отпечатались
на глинобитных, саманных стенах полоской масленой краски, стекающей
с палитры окна. Урючина осыпалась, поток уносил крылышки цветов
и лошади в тумане, как церкви, смотрели глазами усопших... Он
вспомнил как сидя под мостом, писал маслом улицы Беш-Агача.
Стайка пацанов, играя, швырнула пригоршню пыли в его картину.
Пыль смешалась с краской и картина погасла...
Многое из сказанного покоится внутри сна и стирается из внешней
памяти. Что-то смутное, еле уловимое проглядывалось сквозь толщу
воды. На мгновение он увидел землю с высоты, океаны и моря...
Неделю спустя, он в поисках своего поезда, пересек нелегально
границу, и весь день ехал с финским консулом на военной машине.
Укрывшись газетами на заднем сидении, он видел взорванные мосты
и сгоревшие города, слышал обрывки команд и голоса проверяющих
их машину. В большом доме с колоннами, консул, переодевшись
в белоснежный костюм, позвал его, и они бросились бежать из
одной комнаты в другую, по лестницам и коридорам.
За каждым поворотом он отставал, на несколько шагов. Консул,
обернувшись, закричал: быстрее! Но поздно! Консул уменьшался,
догнать его не было никакой возможности. Проносясь все далее
по коридорам, консул уменьшился до размеров кошки и, издав последний
крик прощания – исчез в стене. Мужчина остановился и вернулся
в опустевший двор. В углу двора стоял разбитый снарядами его
вагон. Рядом с вагоном стояла женщина, она беспомощно разводила
руками, отрешенная от жизни, что-то вспоминала из своего детства...
Знак рыбы. Долина старости. Все замерло в ожидании... Чья-то
смерть – это всплеск рыбы в спящей воде... Зависть... Фото-следы
хранятся в архиве. Кто-то присвоил себе наши слова, нашу любовь
и нашу внешность. Очередное, бесполезное пробуждение. В комнатах
гуляют собаки. Утром – любовь. Долина старости, долина детства...
в комнатах собаки. Мы кому-то снимся? Пробуждение в чужом сне...
Мужчина думал и мял глину – кого бы еще вылепить? Ничего не
могло повлиять на его широкую, уверенную спину. Он даже насвистывал
какую-то мелодию, когда в глубине его сознания пронесся легкий
ветерок, как в открытые двери сквозняк. Нам нужно поменять твое
"Я" – раздался голос. Он поднял глаза и увидел, как со всех
сторон из дверей и окон потекли буквы. Буквы соединялись в слова
и строили города и башни, образуя ландшафты и холмы. Поменять
"Я" – дошел смысл до его сознания. Это ведь смерть, решил он.
"Делай, как знаешь" – ответил он кому-то, глядя, как его левая
нога стала распадаться на буквы. Ноги таяли, уже выше колен
возвышалось два холмика блестящих серебром букв. И все же дверь
открылась раньше, чем он предполагал и в это мгновение удивленный
вопль облетел этажи и коридоры гигантского здания. В холме из
букв исчезли руки и голова. Остались лишь глаза, которые висели
в пространстве, постепенно исчезая.
Глава 2
Один человек сказал слово и долго жалел об этом. Впоследствии
он объелся и страдал животом. Мучился от изжоги... Затем худел...
Осмысление реальности иногда приходило к нему, когда его гости,
в шикарных нарядах, дарили друг другу китайские фонари. Он стоял
с открытым ртом у окна и провожал взглядом разноцветные фигуры.
Зевнуть или все-таки сказать слово? Просто подышать? Он разговаривал
с пустотой, которая пряталась в темных углах его аскетического
жилья. Рот бывает круглым как отверстие дула пистолета, если
нажать на курок, слова могут ранить или убить. Бывают квадратные
рты, треугольные и просто стертые. В детстве очень хотелось
целоваться в круглые губки соседки, это желание вернулось в
старость и запечатало отверстие рта. Пришлось вращать головой,
что бы глаза увидели, что творится за спиной. Вскоре глаза выбрали
цель и прицелились. Выстрел! Стон стены. Человек прислушался
в радиусе допустимого для возможности его слуха, ибо за пределами
этого радиуса уже ложились спать.
Посмотрел в зеркало очень внимательно. Открыл кран. Слушал воду.
Однако пространство, которое прослушивалось ранее, держало в
напряжении мысли. В сумерках, человек на ощупь включил свет.
Много раз моргал. За окном гудки автомобилей, скрежет тормозов,
сигналы полицейской сирены. За стеной грохот передвигаемой мебели.
Это бессюжетная история – сказал человек, вспоминая что-то приятное
и неприятное. Улыбнуться или всплакнуть? Вспомнить или забыть?
Мысли и калейдоскоп видений витали перед его носом, пытаясь
проникнуть в его обоняние, с запахами теплого утра, рождая наперед
предположение о том, как приятно хрустит песок за спиной, где
крадутся шаги опоздавшего на автобус жителя деревушки, так и
не попавшего в большой город. Голова поворачивается и взгляд
упирается во что-то твердое и мягкое, беспокойное и безразличное,
это мама, подумал человек и шагнул как в пропасть, потому, что
больше не осталось пространства для воспоминаний. Дремлющий
кот слышит его дрожь руки, тихую поступь умирающего, дымного
утра, прикосновение губ в поцелуях мезузы, и больше ничего не
надо. Пучки дыхания ощупали тихий стон падающих стен. И вновь
Встреча ...!
Вскоре человек уснул. Ему приснился сон. Когда он проснулся
от шума дождя, то увидел на столе, заваленном бумагами и книгами.
Спрятавшуюся от непогоды лягушку. Он сурово спросил у себя – что это? И мягко ответил – это лягушка. Вскоре лягушка пригрелась
и реагировала на любое движение человека. Он ловил ее любопытный
взгляд, это заинтересовало его и он сунул палец в ее круглый
рот. Она уцепилась за палец крепкими челюстями, ибо зубы у нее
еще не выросли. Человек вырвал свой палец изо рта лягушки. Лягушка
увеличилась до размеров пухленькой женщины и очень чувствительно
обняла человека. От ее неожиданного объятия заныл позвоночник...,
зазвенел будильник. Мозг перебирал варианты приемлемого поведения
в ответной реакции. Их было несколько: Любовь, гадливость, страх,
гнев. Наконец человек сбросил ее с себя. В дальнейшем он был
проглочен другой лягушкой, но она растаяла в лучах солнца, и
он снова был один.
Сегодня утром он опоздал на воскресный автобус и опять не попал
в большой город. Жил он в маленьком городе, который даже не
значился на картах. Он сидел за столом и наблюдал, как капли
дождя врываются в щель полуоткрытого окна...
Яркость и размер занимаемой площади связаны между собой. Квадрату – соответствует красный свет. Треугольник – светло желтый, круг – прозрачно синий, трапеция – оранжевый, сферический треугольник – зеленый, эллипс – фиолетовый.
| Тест: |
Любовь – белый.
Мужчина – темно бурый.
Женщина – светло желтый.
Детство – серый.
Отец – цвет обмокшей древесины.
Мать – серебристый.
Добро – сизый.
Зло – цвет ржавчины.
Быстро – дымчатый.
Медленно – цвет ночи. |
Линия – есть отношение к горизонтали.
Задание 1.
23.12.82.
Цвет, модуль.
Задание 2
25.12.82.
Переработка природной формы.
Зарисовки цветов, листьев, овощей, птиц, животных.
Вкусовые особенности цвета: красный – сладкий. Зеленый, синий,
желтый – вызывают ощущение кислого.
Это бессюжетная история – напомнил он сам себе, стараясь привести
в порядок свой стол, заваленный слоями прожитых страниц, съеденных
книг, выпитых глазами очертаний сосудов, где-то за мутным
стеклом плавали письма и черновики.
Почему именно в этот город привела его судьба? Нельзя сказать,
что он его любил. Когда его душили воспоминания, он опускался
в низовье рек и, держась за стволы деревьев, смотрел в неподвижную
воду, заросшую зеленым ковром болотных трав. В голове мелькали
отрывки из фильма "Иваново детство" Тарковского и проводы
друга, уехавшего навсегда, как тогда казалось. Иногда в затянувшихся
сумерках, когда нет сил, выдохнуть воздух и пошевелиться,
он разглядывал картину, висящую на стене. Самодеятельный художник
изобразил на ней реку холмы и людей собирающих хворост в лесу.
Надо хотя бы сказать одно слово, иначе я никогда не встану,
не пошевелюсь...
Так он дышал, пока не кончился день. Резкий удар в стекло
привел в движение его тело. Он выглянул вниз, но не кого не
увидел... Кофе растеклось из опрокинутой чашки. Странно, что
кофе снова разлилось через неделю. Черно- бурое пятно растеклось
по прошлому абрису и залило бумаги.
Он встал и нанес смертоносные удары в лицо, горло, слева,
справа, воображаемому противнику. Но эти удары в пустоту не
наносили урона. Все улыбались, предвкушая легкую победу. Собаки
мчались, гулко оглашая двор вибрациями бешенства. Прошло еще
несколько дней, он не смог пошевелиться, его не покидала уверенность
в нереальности событий. Слезы потоком хлынули из глаз...
...Спустя десять лет он идет с любимой женщиной по полю и
говорит о лошадях. За спиной им грозит опасность, но к счастью
они уже дома. Они взглянули на своих спящих детей. Младший
со сна бормотал что-то, старший свернулся клубком, сбросил
одеяло на пол. Это были как бы их дети, к которым они привыкли.
Дети взрослели во сне и записывали свои сны на листах бумаги,
о том, как отец с матерью шли по полю и говорили о лошадях...
10.05.98.
Иерусалим (листок, залитый кофе.)
День до отъезда. Сидим на скамейке и видим, как гусеница раскачивается
на паутинке. В день отъезда, по дороге в аэропорт, наше такси
залило пролитое из чашки кофе. Чудом успели на посадку.
10.09.98.
Амстердам.
...Милая мама, пишу, как ты просила, сразу после приезда.
Сейчас утро, твой внук ест виноград. Я сижу на диване и пишу
вам послание. Все время думаю о нашей жизни в Иерусалиме.
Отъезд оставил в моей душе пустоты и горечь разлуки. Хочется
написать Вам что-то веселое, но не получается...
10.09.63.
Фергана.
Здравствуй дорогой брат Володя! Как ты учишься? Желаю тебе
хороших отметок. Я буду хорошистом. Мы ждем твоего приезда.
Володя, приезжай поскорее и купи мне звездочку и кортик. Я
уже настоящий солдат, у меня есть китель, погоны и кобура
с пистолетом.
До свидания Володечка, твой братик...
1963.
Фергана.
Здравствуй дорогой папочка! Очень мне тебя жаль. Тебе холодно?
И не приняли скульптуру? Я шлю тебе рисунки, еле в конверт
влезли. Мама принесла нам подарки. Я забыл написать в начале
письма, что поздравляю тебя с праздником 7-го ноября. Я провел
праздник хорошо. Видел всю демонстрацию и даже солдат. Я хочу,
чтобы ты тоже провел праздник хорошо и радостно...
Твой сынок.
Это утро, подумал мужчина и прошелся по скрипучим половицам.
Он подошел к умывальнику и сполоснул рот. Сплюнул воду. Чему-то
огорчился. Сел на стул. Встал и вошел в другую комнату. В
окне, в тумане, светились фонари Амстердама. Желтый, масляный
свет растекался по каналам. Он спросил у кого-то, ответа не
последовало. Он зябко повел плечами и почесал лоб, втянул
носом воздух. Осторожно влез под одеяло. На столе шевелились
от ветра его письма и старые фотографии: приезд Нобелевского
лауреата Кавабаты Ясунари, в колхоз под Кокандом, отдых в
горном селении Шахимардан, Ферганское Художественное училище,
Гоголь – "Записки сумасшедшего", портрет "сумасшедшего", Мацуо
Басе, портрет лягушки прыгнувшей в пруд, следы на песке, Средиземноморье,
Хайфа, Прага, Средневековое еврейское кладбище...
...Мужчина сидел у стола. Луч солнца на минуту ворвался в
его окно. Это заставило его выглянуть вниз, где он увидел
свой городок. В центре его стоял замок. Его строили поверх
старых, разрушенных домов, поэтому вокруг валялись куски колонн
и лестниц от прежних зданий. В замке постоянно менялись эпохи
и декорации, обновлялись залы. Все готовились к приему гостей,
в цветных экипажах прибывающих в замок. Гости несли китайские
фонари, освещая себе путь. Во внутреннем дворе, не видимые
для приезжих, суетились слуги. Во время смены декораций мужчина
увидел огромную крысу-королеву сидящую в царском кресле. Она
играла с разноцветными шарами, которые в нее бросал принц.
Это была их игра. Вскоре для гостей вынесли список наиболее
значительных моментов из жизни этого мужчины. Ему пришлось
спуститься вниз к гостям. Внизу кто-то смеялся, кто-то рыдал.
Странный суд, подумал мужчина, пробираясь к центру... В Центре
реанимации лежал его отец. Он что-то лепил из глины, не обращая
внимания на шум, доносящийся из окна. Скульптуры валялись
на полу. Когда отец посмотрел, на мужчину, он опустился на
колени, и отец принял его. Тогда мужчина протянул отцу случаи
из своей жизни:
1. Случай в горах. Коза отделилась от стада и долго шла к
нему, сидящему на камнях. Взглянув на него, она вернулась
в стадо.
2. Как он жил на квартире у старика еврея, у которого сын
погиб в 1942 году, в боях за Киев. Мой сын "бил" архитектор,
повторял он каждый час.
3. Как ласточки построили свое жилище у него в студии. Как
кузнечик всю зиму проспал на его столе. Как взлетел над кроватью
и повис над своим телом.
4. Как встретил в психушке вначале друга, затем его педагога.
5. Как его знакомый студент от голода сварил щенков любимой
собаки и сломал ногу после этого...
6. Как начался и завершился Путь.
7. Как в вытрезвитель попал.
8. Как на лифте в небо улетел...
В предчувствии завершения Пути мужчина подошел к умывальнику
и почистил зубы. Внутри его рта ныл стоматит. Чувствовалась
боль в колене.
Он открыл круглый рот и выстрелил в белое лицо, мелькавшее
в окне. Когда его выносили из дома, его нога больно задела
дверной косяк, он дотронулся пальцами и потер ушибленное место.
В дверях стоял его сын, повзрослевший на семнадцать лет. Рядом
стояли внуки, которых он так и не увидел при жизни. В реанимации,
через два дня, он проскользнул мимо спящих санитаров, вошел
в лифт и взлетел в небо...
Stein am Rhein.
Швейцария.
20.5.99.
Две фигуры брели, взявшись за руки. В тоннеле громыхал поезд,
увозя в окнах вагона улыбающиеся лицо финна-археолога. На
вершине горы, художник прорезал в своей картине окно, длиной
в тысячу лет. Две бумажные фигуры брели в бесконечных дворах.
Фотографии летят им под ноги. Ножницы разрезают на две половины
зрительный зал и экран. Герои фильма и зрители скатываются
в воду. Скомканная бумага тлеет, и пепел с обрывками слов
разлетается по пустынной площади. У церкви на боку лежит опрокинутый
стул. Белый бумажный человек бежит, спешит по мосту. Он роняет
кляксы в поток реки. Мальчик рисует на его спине крестики
и нолики. Другой человек с оборванной полой бумажного пиджака
скользил по речной воде. Мимо его проплывали корабли, письма,
бочки со слепцами, колоны, женщины, лошади... На поверхности
мутной воды кружились отражения гор и тополей. Под мостом
художник писал пейзаж, постепенно превращаясь в птицу, чтобы
взлететь к замку, на вершину холма, где мальчик из Голландии
ждал его с куском хлеба. Им предстоял долгий путь.
Фергана, Шахимардан, Ташкент, Хайфа, крепость Монфорт, Иерусалим,
Амстердам, Штайн ам Ряйн.
05.06.99 – 15.09.99.
Глава 3
...Нетронутый и безупречный лабиринт представлялся мне стоящим
на потаенной горной вершине, затерявшимся среди рисовых полей
или в глубинах вод, беспредельным – не просто с восьмигранными
киосками и дорожками, ведущими по кругу, но с целыми реками,
провинциями, государствами. Я подумал о лабиринте, который
охватывал бы прошедшее и грядущее и каким-то чудом вмещал
всю вселенную.
Хорхе Луис Борхес.
"Сад расходящихся тропок"
Дайте ему убежать от всего и от
всех, в эту даль, сжатую тисками прихоти Творца. Мчаться в коробке
вагона, раскачиваясь в миллиметре от стекла. Вглядись мой друг,
твои отражения мнутся в пейзаже, в раскадровке многослойной
киноленты – все время длиться вдоль границы с Италией. Давайте
вернемся! Он вернулся! Он не узнал никого. Для чего он сидел
в темном сарае, среди мычащих коров, среди нелепых вещей вывернутых
наизнанку, среди великолепия скрипичных виражей гениальных Violin
concertos или Brandenburg concertos 1, 2, 3...
Встаньте в ряд вместе с вагонами! – Так приказали им и оставили
стоять по стойке смирно, готовясь к торжественному маршу, поротно,
побатальонно, первая рота прямо, а остальные напра-во...
Для чего ты убегаешь в плоский ландшафт, дрейфующий на спинах
китов в океане внешнего мира? Их вели в темноте по крышам распроданного
по частям поезда, в трехтысячной толпе, где они успевали блокировать
удары, предназначенные не им, их замечали с опозданием, потом,
теми избранными, кто успевал различить их в стаде копытных,
волчью стаю. Вернемся, вернись – говорил он себе сидящему в
дверном проеме опустевшего перрона, аккуратно склеивая и разрывая
на части, с настойчивостью маятника, набитую табаком папироску.
Зажигалка зажглась как всегда с третьего раза...
Он проклят недописанным текстом, неважным кофе, занывшим брюхом
от страха забыть свое имя. Он закрасил номера поездов в расписании,
чтобы на этот раз опоздать в свой вагон. Ему все еще мерещились
колоны призывников бегущих с номерками подразделений в отверстия
бань. Им всем приказали лечь, раздетыми догола в жирную землю,
в рыхлый снег – стрелять по живым мишеням. Он увидел и выстрелил,
он подчинился приказу, и выстрелил в воздух, где маячили отражения
его бывших друзей. Поезд сбавил ход, приближаясь к пасти тоннеля,
сменив зелень пространств на темные окна, где было видно отражение
старика сидящего напротив. Аль – аль кряхтел старик, слушая
в маленьких наушниках плеер. И – я-яя, а шем, еее, баба, аум,
иерехо – слышалось ему, под стук колес. Мужчина наблюдал, как
его живот растягивался от поглощаемой пищи, зубы механически
перетирали привычные куски еды, потерявшие вдруг вкус. Он боялся
посмотреть вверх, чтобы не встретиться взглядом с кем-то из
пассажиров. Береги себя – писал друг, живущий где-то у края
земли.
Спустя десять лет, в августе, в Ташкенте появился мужчина. Он
поставил у ног старенький чемодан и изумленный сел на пороге
своего дома, он ничего не понимал, на кроватях в его комнате,
друг против друга лежали обнаженные женщины! ( Как лучше – голые
или обнаженные?) Пол был чисто вымыт и еще не просох. Женщины
спали, хотя вечером спать вредно. Кто же открыл мою дверь и
вымыл пол? Он осторожно вошел в комнату, сердце его учащено
билось, это были красивые женщины, похожие друг на друга, лежащие
вверх попками. Теплый воскресный вечер доносил звон посуды,
звуки музыки, чей-то смех. Мужчина почувствовал свою ненужность
в этом мире. Чьи-то шаги! Он успел накрыть простыней ту, которая
была к нему ближе. В дверях стоял его друг (возможно уже бывший),
он прошел, не заметив фигуру мужчины. Неужели я стал невидимкой?
Друг взвалил на плечи другую, ту, которую приезжий не успел
накрыть и ушел. В сумерках, в тумане появлялись и исчезали женские
фигуры (голые). Бывший друг, перебежавший в стан врагов, сидел
на его пороге и пожирал стихи, написанные для мясников кровью
барана, тушу которого повесили на крюк. Голова барана и губы
коровы, отсеченные от тел, лежали на прилавке мясного ларька.
Было поздно, ларек не работал, мужчина отрешенно приблизил свое
лицо к пыльному стеклу и заглянул в глубину ларька, было впечатление,
что ларек не открывался несколько недель. Ему показалось, что
коровьи губы слегка улыбнулись, но не неудачно. Это смутило
его, и он отпрянул от окна. Женщина лежащая на кровати проснулась
и раздвинула веки глаз, в щелках ее век заблестели подвижные
глазки. Кто ты? – спросила она, поворачиваясь набок. Было еще
жарко, мужчина снял с себя одежду и прилег на влажный деревянный
пол, это было приятно. Под кроватью он увидел пачку старых писем,
несколько монет и крохотные женские трусики. Друг, насытившись
стихами, быстро переступил через мужчину и нырнул к женщине,
опередив его. Мужчина лежал на полу и наблюдал сквозь решетку
окна, как соседский кот крался по кромке забора, высматривая
добычу. В конуре звенел цепью пес, мимо окна полупьяный скользил
сосед. Он дотронулся грязными пальцами до окна, как бы раздумывая
постучаться или нет в мутное стекло, чему-то улыбаясь и держась
за глинобитные стены он пошел в сторону старого медресе к продуктовому
магазину, где у сторожа всегда можно было купить дешевое вино.
Мужчина почувствовал, как дом накренился, и он покатился по
лестнице в стеклянный куб, через толщу стекла, он видел, как
его друг вместе с женщиной вышли из дома и просунули в щель
почтового ящика репродукцию с картины Валентина Серова "Девочка
с персиками". Мужчина полюбил эту девочку за то, что она беспрерывно
смотрела на него, иногда она отворачивалась, чтобы поправить
персики, сползающие со стола. Иногда он проникал в картину,
и они целовались внутри стеклянного куба, парящего в брызгах
Ниагарского водопада. Друго-враги присылали им свои старые вещи
и вырезки из журналов, это было забавно, и они решили вернуться
домой. Когда-то это был большой дом. Бывший хозяин распродал
его по частям. Таким образом, образовалось много маленьких двориков
с отдельными входами. В первом дворе проживал толстый, маленький
гитарист который был горд, что учился в институте Культуры,
его длинная жена строила глазки студентам, живущим в соседнем
проулке. Второй двор называли К.П.П. (контрольно-пропускной
пункт) за то, что хозяйка всегда сидела у окна и знала всех,
кто вошел и вышел из квартир. В третьем дворе жила профессиональная
путана, она принимала важных гостей, ходила в атласном халате
и вместо собаки держала злобную старушку – мать, которая вечно
лаялась с соседями. В четвертом дворе постоянно менялись хозяева,
его продавали, ремонтировали, и в последнее время там проживал
новый жилец, жил он с молодой женой и вскоре съехал. Пятый дом
особый, о нем пойдет речь ниже. Шестой и седьмой дворы хозяину
пришлось разделить вначале для сына, когда он женился, а после
развода невестка поселилась с внуком в отдельном дворе. Ходили
слухи, что дом на самом деле был огромен, представлял собой
гигантский лабиринт, и только малая часть строений находилась
на поверхности. Главные строения оказались засыпанными обрушимся
холмом во время землетрясения 1965 -66 годов. Условия жизни
для жильцов, прямо, скажем, были не важные, туалет был для всех
общий, что-то вроде деревянной избушки на курьих ножках, воду
брали из колонки, стоящей в тупичке, зимой для обогрева включали
электроприборы. Мужчина открыл калитку под номером пять, и вошел
в свой дворик, увитый виноградником, там он обнаружил самого
себя пишущего на листах бумаги прожитые дни. Как в детстве,
боясь ветра и скачущих теней деревьев на стенах родительского
дома, он выпрыгнул в окно, лег на спину и поплыл в большом арыке.
Вскоре он нашел автомобильный баллон, накачал его и плаванье
продолжилось в реке. Мимо проплывали кишлаки, и он видел, как
люди садились ужинать. Так он плыл, пока не ударился затылком
об деревянный ствол – мост.
Баллон перевернулся, и он пошел ко дну. Дно было прозрачным
с дверями и окнами. В окнах проносились фрагменты прожитого
и грядущего. Он открыл наугад первую дверь, за ней, на зеленой
траве сидел его маленький сын и игрался с персиками. Художник
Валентин Серов, превращенный в птицу, сидел на ветке и грозно
смотрел на мужчину, который тогда не знал, что это его сын играется
в траве с персиками, и поэтому спокойно прошел мимо. Его сын
родится вновь у него через семь лет. Этот человек был безымянным
и исколесил пол мира в поисках собственного забытого имени...
Когда человек был еще ребенком, он часто перебегал дорогу в
неположенном месте. За это его превратили в лошадь. Он цокал
новыми подковами и его впрягли в повозку. Он разорвал уздечку
и поскакал на проезжую часть дороги, где лег среди несущихся
на большой скорости машин. Водители были очень не довольны,
им приходилось сбавлять скорость, хотя некоторые смотрели с
любопытством и даже восторгом на это необычное явление. Многие
недовольные порицали его за такую вольность на дорогах. Вскоре
у него родился жеребенок. После этого случая он снова стал мальчиком.
Теперь он слушался взрослых и вспоминал жеребенка, которого
родил в потоке машин.
Этот жеребенок живет на старом кладбище и сажает там цветы.
Это было старое еврейское кладбище в Фергане, где так же были
похоронены эвакуированные дети, видимо умершие от голода или
болезней во время войны. Часть могил были без имен, дожди стерли
имена. И в память об этих детях, все кладбище покрылось алыми
маками. Иногда во сне, жеребенок играет в шахматы, на поляне
усыпанной маками, с лошадью. Через семь лет он родился снова.
В следующий раз его очередь родить своих бывших родителей.
10.10.92.
В гостях у Панишады.
Что это – спросил учитель. Это нос – ответило окно. Учитель
лежал в детской кроватке и его тонкий голосок повествовал о
сложных процессах происходящих в зарешеченных клетках человеческого
мозга:
Прат – символизирует Путь Духовного совершенства.
Пишон – символизирует стремление к обогащению, к обладанию земными
ценностями.
Гихон – страсть к чувственным наслаждениям.
Хидекель – жажду власти.
Понедельник и среда – не подходящие дни для начала новых дел.
Бара – означает сотворить из ничего.
Эмерсон – мистик.
Саша Гутин – поэт, эмигрировал в Израиль в 1991 году, женат,
двое детей.
Эмануэль Сведенборг – философ, знающий ангелов.
Блейк – его ученик.
"De Coelo et Inferno" – опубликовано в Амстердаме в 1758 году.
Учитель жевал хлеб, густо намазанный кашицей из перетертого
чеснока, и сгребал крошки со стола в тарелку, где лежали горки
риса, которые он намеривался доесть после словесного марафона.
Гулкий стук каблуков секретарши находящейся этажом ниже означал,
что нижний, параллельный мир вклинился к ним. Синие глаза секретарши
покрылись пеленой скуки и ароматом короткой ночи, которой всегда
не хватает влюбленным. В ее груди, скрытно от их слуха билось
мягкое сердце полное страха и неуверенности в завтрашнем дне.
Она находилась прямо под их ногами и если бы их пол и соответственно
ее потолок были прозрачными, они бы увидели, как она украдкой
глядит в окно, где не заметно наступила осень и в рыжих листьях
прыгали скворцы в поисках пищи.
Катарсис.
01.11.1993.
Ко мне пришла судьба, и чья она – не разберешь. Пришла просто
в гости исповедаться. И день как колесо повернул стрелки назад.
В маленький глазок мы увидали вдалеке пять рек в царстве Мертвых:
Стикс, Ахеронт, Флегетон, Коцит, Лета. Пять рек в царстве Мертвых.
На втором месяце беременности – влезла мысль секретарши...
...Ты никогда не называл себя идиотом? Задумчиво спросил ученик – второгодник, учителя. Солнечные лучи ворвались в класс и снова
погасли. Снизу прорывался грохот падения тяжелых предметов и
характерный звук похожий на плескание моржей в ледяном озере.
Учитель высматривал в прозрачных окнах свои сомнения и накипь
прожитых дней, в паутине дыхания отражались истинные имена его
родителей. Скромные ученики слышали разговоры газели и молодого
оленя на горах ароматных. В Болоньи, на Via Mazini, итальянский
монах – молчальник вдруг заговорил в течение суток...
Открытие
6.2.94.
В феврале учитель открыл рану спящего существа. Все замерли,
не понимая, смотрели в центр чуда, снова смотрели и снова не
понимали.
21 марта, 6 мая, 21 июня, 8 августа, 23 сентября, 8 ноября,
22 декабря – снова смотрели и снова не понимали. Они любили
этот миг, разделенные стеной разно случаемых вещей. Голос пел
арию из оперы, ноги слушателей в зале затекли и сдавленный кашель
душил их дыхание. Музыканты, озябшие и забытые, ушли париться
в баню. Самые стойкие дули в трубы и бряцали струнами арф. Класс
поменялся местами с антиклассом. Все забыли в ожидании чуда.
Только учитель, стоял, обняв свои игрушки, выше всех. У его
ног, раскачивался в такт пламени свечи его новый класс второгодников.
9.9.94.
Учитель взял камень в руку, сжал его крепко, руку за спину спрятал
и носил его десять лет, прежде чем выбросил камень незаметно
в тень...
Оркестр был великолепен, собрались музыканты со всего мира и
все поскользнулись разом – тысяча музыкантов, что съехались
к Яффским воротам в Иерусалиме. Это было так красиво и громко,
поскользнуться и грохнуться наземь, с инструментами, барабанами
и скрипками. Некоторые успевали что-то играть лежа на спине,
кушать сэндвичи, заниматься любовью. Со временем кто-то родился
внутри рояля и барабана. Так они в упавшем состоянии находились
достаточно долго, примерно лет десять, весь город жил в поскользнувшемся
состоянии.
Все эти годы он носил с собой камень, чтобы бросить его в оскаленный
лик своего угнетателя, своего гонителя. Он готовился раскроить
ему череп...
Сейчас камень отложен незаметно в тень. Тень легла на весь город,
на все лица, на все что еще различимо. Сегодня вдруг все приняли
вертикальное положение. Объявлена репетиция оркестра, сроком
на шесть лет строгого режима, до окончания века.
...Безымянный человек исколесил пол мира в поисках собственного
забытого имени. Судьба забросила его в Ташкент, в дом-лабиринт,
в пятый двор. Вечером пришла к нему знакомая, видит на калитке
замок висит, перебросила она шампанское и цветы через забор,
сняла обувь, платье скинула, чтобы не порвать и влезла на забор.
Что-то подобное произошло в Париже, когда Анна Ахматова пришла
на свидание к Амедео Модильяни с цветами и не застала его дома...
Хозяин четвертого дворика заметил на соседском заборе женщину,
в трусиках, вспомнил историю с Ахматовой и пригласил незнакомку
на чай. Пьют они чай с лимоном, а человек через десять лет появился,
калитку открыл, во дворике на столе шампанское, цветы, женская
обувь модельная, в комнате кореянка сидит и варит сосиски в
кастрюльке. Узнал он ее, это она лежала, на его кровати. Время
не затронуло этот сюжет, кореянка все сидит за столом и загадочно
улыбается, если в этот миг подойти к ней, она не шелохнется.
Это выглядело книгой, у которой сохранилась только средняя часть,
она лежала открытой и была прочитана с середины. Это был случай,
когда человеку предоставлялась возможность продолжить свою линию
в бесконечном поиске лабиринта повествования, перемещаясь от
одного окна к другому, открывая двери одну в другой, когда начало
и завершение являлись лишь тусклым отражением потерянных или
искаженных имен. В доме, над столом висели часы, у которых работал
только маятник, стрелки не двигались. В центре комнаты сидел
дымчатый кот. Ему было всего несколько месяцев, но он уже знал
свое имя Люцик. Имя это дал ему Андрей, учащийся музыкальной
школы интернат. Он появлялся здесь в воскресные дни поиграть
на кларнете. Мужчина сел на табуретку и глядя на двигающийся
маятник, подумал: улыбнуться или заплакать? Испариться невозможно,
ведь душа бессмертна. Купаться в склерозе и любоваться осколками
стекла, поранить руки и осознать боль? Перетянуть ранки тканью,
откатиться назад, затем вперед, открыть ящик, там орудия труда,
взять их, потрудиться. Отразиться в зеркальном озере и замутить
воду, дышать, не дышать, почесать спину, подвигать шеей. Сложить
орудия труда в ящик. Вернуться на место. Стрелки пошли!
Мужчина выглянул в окно, ранний снег лежал камками ваты на опавших
листьях. За ночь снега выпало небывало много, и он буграми покрыл
фонтан, сломанный автобус и поваленные деревья. Тутовник, рухнувший
на калитку, перекрыл улочку. Хозяин дома протаптывал сквозь
ветки коридор. Мужчина отогревался у маленькой печки. Громыхали
поезда, пронося состав за составом. На фоне зимнего неба возвышалось
огромное дерево, которое устояло в снегопаде. Черной тенью кот
крался на крышу. Дым и пар стелились вдоль железнодорожной насыпи,
вдоль черного моста и обводного канала, где виднелись утонувшие
механизмы и колеса списанных вагонов. Фигуры людей появлялись
и исчезали в дыму. Огромный бык, выломал загородку и помчался
по улице, хозяин быка в это время ехал в трамвае и дышал в спину
симпатичной кореянке с букетом цветов. Мужчина оглянулся и увидел,
как бык скрылся за углом...
Меня забыли на этой земле, когда отделяли свет от тьмы и будешь
ты удален от людей, и со зверями полевыми будет жилье твое и
травой подобно быкам, будут кормить тебя царь Бэлешаццар...
Апокрифический архив
Здесь
находится то, что по тем или иным причинам не вошло в состав
книги "Самбатион"
1980. Ташкент.
На плитах улиц, на обрывках и склонах городской реки, на бетонном
мосту с троллейбусом и толпой, на далекой калитке с колокольчиком
вместо звонка и собакой по кличке Пальма, ведущей свой род от
киргизских, пастушечьих псов – проявлялись зеленые буквы. Дождь
перестал, устал. Веселые глаза, стучащее сердце по весеннему
барабану и цокот всех каблучков этого дня сводили с ума, бросали
на прилавки с цветами, сшибали прохожих, сметали торговцев зелени
и помидоров. И всех поздравляли веселые искры глаз.
И любимая, и любимый кот и многое другое, что появится лишь
через месяц, ждали своей очереди, где-то в будущем, не скрывая
радости и тоски.
Бабочки плечи увили, приклеили взгляды, когда пелену на глаза
набросил день – заноза в ладони ребенка. А вечером в единственных
штанах, с рваным зонтом, под дождем, у освещенной, ночной витрины,
думали почти как муж и жена...
Береги пиджак милый, берегись-ка сам милый, твоя боль утихнет
вскоре, все случится в этом мире, если ты глаза закроешь, ты
увидишь очень много, торопись увидеть больше, не спеши остаться
правым, боль твоя не боль и вовсе, будь спокоен, мир спокоен.
Ты ведь замуж скоро выйдешь. На мосту троллейбус сонный и сорока
на перилах.
Из теста:
Детство – цвет листвы и неба.
Мать – розовый, серебристый.
Отец – цвет пламени.
Добро – белый.
Зло – черный.
Мужчина – синий.
Женщина – красный.
11.07.96.
Фергана.
(из письма бывшего воспитанника Детского Дома своей воспитательнице.)
Дорогая Е... Е...
Анатолий пишет Вам, нет слов, всего колотит меня за Вашу помощь
и особенно за память оба мне. Получив первую Вашу посылку, похвалился
сестре. Астматик она, очень плохая, через неделю навестил ее
в больнице, медсестра сказала мне: много не протянет. Сестра
просила не тратить присланные доллары, схоронишь меня на эти
деньги. У меня трое внуков. Старшей внучке 9 лет. Три года назад
умерла мать моих детей, жена что ли... Не захотел жить, растерялся
от наступившей действительности, взял да умер мой братишка,
Леша, было ему 56 лет. Очень удивив этим соседей...
И вот я совсем один Е... Е..., ни кому не нужен, детям тоже.
Беден.
Я очень, очень люблю Вас. Мне Вас очень не хватает и очень хорошо,
что Вы есть. Дай Вам Бог здоровья, удачи во всем Вашему семейству.
Благословенны, будьте всегда! Будьте благословенны!!
Анатолий Мит-в.
...Идет снег. Вдалеке видна цепочка следов, ведущая на вершину
холмов. Туда карабкается человек. Внезапно он срывается с камня
и падает в снег. Слой снега тает под ним, и его фигура медленно
проваливается на поверхность календаря. Камера показывает крупным
планом цифры календаря, написанные на прозрачном стекле, под
ним виден двор, камни, ножки стола и осколки разбитой чашки.
Мальчик удивлено смотрит вверх, поднимает осколки и пытается
их склеить. Во дворе стоит нагруженный ветками осел. Дети помогают
отцу разгрузить поклажу. Через двор тянется арык, в нем отражаются
яблоки, висящие на ветках, огонь очага над которым склонилась
женщина. Возвращаются после прошедшего дня животные: корова,
теленок и козы. Из-за глиняного забора доносятся крики пастуха.
Отец сидя дремлет, прислонившись к саманной стене. Лицо его
потемнело от солнца, на руках вздулись вены. В открытую дверь
дома видна гостевая комната, стопки одеял, дастархан, окно,
выходящее во внутреннюю часть двора. На окне, в стакане, фиалки.
Отец ломает лепешки и раскладывает куски на маленьком столе.
Наливает в пиалы чай. Девочка очищает от пыли поверхность зеркала.
Под пальцем прорисовывается кустарник и пьющая из ручья птица.
Неподалеку от птицы крадется лиса. В траве видно вереницу муравьев
тянущих жука. Жук валился на бок, отбивался, как мог и хотел
жить. Реальный мир лишь картинка отражений гор и ручья в ведре
с водой, куда падает яблоко... Отец сидит внутри дома освещенный
лампой, мальчик и девочка играют в саду, в сумерках видны их
блестящие глаза и белоснежные улыбки. В дверь стучится поздний
гость, это приезжий из города... Утром, склонившись над водой,
спит старик. Его падение разбивает зеркальную гладь воды. Старик,
как кувшин, наполняется водой и опускается на дно бассейна.
Брызги воды залепили рот и глаза улыбчивой псине. Утонувшие
игрушки мерцают со дна бассейна, толщу воды разрезают тяжелые
рыбы.
Ташкент. 1969-1996.
(Беш-Агач.)
Около старой бани петляла улочка, под названием "Янги Махалля".
Она выводила к зданию Медресе, где у стены, густо помазанной
известью, писал картину художник. Переспевший тутовник стучал
по крыше, плоды скатывались вниз в дворик. Глазурь неба растекалась
по желобкам улиц, вместе с мыльной водой выстиранного белья,
лопающегося пузырями на ветру. Мальчику сидящему на крыше, исполнилось
в 1969 году, пятнадцать лет. Улочка "Янги Махалля" умерла в
августе 1976 года...
P.S. Мужчина и женщина, по словам известного археолога из Финляндии,
достигли реки "Самбатион", где у них родились дети, но прежде
они прожили другую жизнь, в облике людей, животных и предметов,
чья жизнь будет изображена в следующей главе.
|
