index page



Al Manac

главная  |  на сайте  


главная
на сайте


ХАМДАМ ЗАКИРОВ – ВЗГЛЯД С НЕКОТОРОГО РАССТОЯНИЯ

Попытка комментария к тому, что называют «ферганской поэтической школой».

     К середине 90-х годов ушедшего века в русской литературной среде утвердился термин «ферганская школа». Понималась под ним группа поэтов из узбекского города Фергана, писавших по-русски. Впрочем, объединял их уже не столько географический фактор (большинство авторов к тому времени покинули Фергану, разъехавшись по всему свету), сколько стилистический. Это-то и позволило некоторым московским и петербургским критикам подвести целую теоретическую базу под новое определение. Так старый среднеазиатский топоним приобрел новый, литературный смысл.
     Следует заметить, что начавшееся в конце 80-х вхождение в «большую литературу» было для всех нас в некотором смысле неожиданностью. Безусловно, приятной, однако заставшей врасплох. С критикой было более или менее ясно – обычно не приходилось говорить даже о маломальской глубине анализа. Поддержка же, признание, при этом признание со стороны кругов нам известных и нами уважаемых вызывало волнение, сомнение в своей «состоятельности как человека говорящего», короче, крайне осложняло жизнь. Спасала наша удаленность от культурных столиц, благодаря которой мы были избавлены от необходимости участвовать в литературных процессах, «литературной жизни» во всех ее проявлениях.
     Но давайте начнем не с середины. В чем же уникальность или, если хотите, инаковость ферганской поэзии? Ответить на этот вопрос пытались и сами ферганцы, и их ценители и недруги. Критика в основном сводилась к тому, что используется несвойственная русской литературной традиции форма (верлибр), а также стилистический опыт европейского и американского модернизма ХХ века. Последнее обвинение, прозвучавшее не так давно в статье одного московского «журналиста от литературы», могло бы вызвать недоумение, если б за словами об «устарелости» этого опыта не сквозил намек на его непатриотичность. Впрочем, надо заметить, что подобных, вызывающих лишь усмешку нападок – раз-два и обчелся. Реальность же такова, что тексты ферганцев регулярно публикуются в «бумажных» и виртуальных литературных изданиях, выпускаются их книги и сборники, стихи и проза переводятся на многие языки, а сами авторы являются лауреатами престижных российских литературных премий и конкурсов, участвуют в различных российских и международных фестивалях. (Из последних событий – 3-й Московский международный поэтический фестиваль в октябре 2003 года, где «ферганской школе» был уделен отдельный вечер.)
     В данной однажды характеристике «ферганской школы» ее признанный лидер Шамшад Абдуллаев первым пунктом выделил «ориентацию на средиземноморскую и отчасти англосаксонскую поэзию, минуя русскую литературу». В свое время российские критики усмотрели в данном пассаже повод для развертывания целой дискуссии о том, что есть литература русская и что есть литература русскоязычная. Мы же, отталкиваясь от этой фразы и оставив на время российский окололитературный контент, попытаемся понять, что скрывается за термином, в значимости которого пытается убедить читателей уже четвертый по счету абзац.
     Итак, Фергана. Этот узбекский областной центр в 70-80-х годах прошлого века был эдакой маленькой азиатской Александрией, в которой жило около 300 тысяч человек трех десятков национальностей, волею судеб или сталинских решений оказавшихся здесь и создавших уникальное в своем роде многоязыкое и мультикультурное пространство.
     В этот период здесь сформировался небольшой круг молодых людей, увлеченных литературой, живописью, кинематографом, музыкой. Дружеское общение сочеталось с творческим поиском, прогулки по тихим пригородным улочкам или аллеям опустевшего осеннего парка – с беседами, неизменно обогащавшими каждого. Все новое, что удавалось почерпнуть из разнообразнейших источников, собственные размышления и наития, стихи и живопись, фотографии – все вносилось в «воображаемый зал гигантской библиотеки», как вспоминает об этом времени ферганский художник и поэт Григорий Коэлет.
     Вышеупомянутых источников было много и одновременно ничтожно мало. Потому бесценными были редкие переводные книги (зарубежная поэзия и психологическая проза, философия, искусствоведение, литературные памятники древности, исторические труды...), альбомы по живописи и фотографии, зарубежные фильмы (Висконти и Антониони, Трюффо и Годар, Мидзогути и Одзу, Бергман и Вендерс...), рок-музыка.
     Впрочем, недостаток книг, фильмов и пластинок щедро восполнялся ферганской атмосферой, словно созданной для медитативного (в нашем случае – поэтического) бытования людей и идей. Казалось, необходимо лишь настроить передатчик на нужную волну, чтобы, как в фильме «Орфей» Жана Кокто, получать странные и прекрасные сигналы, знаки невидимого, но столь явного присутствия поэтического в каждом мгновении южного медленного времени, в каждом пусть даже малозначимом событии, оставлявшем неизменный муар на раскаленной поверхности дня.
     Эфир Ферганы и ее окрестностей казался порой неумолчным: все органы чувств были постоянно напряжены, как если бы сам воздух был одухотворен, и пробуждал любой, даже глубоко спящий дух, наполняя легкие истинным и неостановимым потоком глубоких и быстрых импрессий. Не то чтобы пантеизм, но в некоторые дни сумма тактильных, визуальных и прочих ощущений не оставляла сил ни на что, кроме как «молитвенно руки сложить», отдавая себя зною и предопределенности. Здесь уместно привести еще одну из характеристик ферганской поэзии, предложенную Шамшадом Абдуллаевым: «конкретные ландшафтные признаки, южный знойный мир и вместе с тем герметическая «западная» поэтика, то есть сквозь немыслимое для сегодняшних литературных приоритетов проступает некое космополитическое месиво одних и тех же мнимостей, залитых солнцем».
     Собственно, литературные или живописные эксперименты были лишь способом узнавания себя в мире и мира в себе, методом фиксации накопленного, если угодно, опыта, пройденного пути. В этом коренное отличие нашей «школы» от иных – для авторов-ферганцев стихи лишь в последнюю очередь были действием литературным.
     Ни о каких концепциях не было и речи. Правда, если не считать таковой «взгляд на поэтическую реальность» в отрыве от авторской эмоциональности, сознательное избегание нарративной лексики, всего того, что довлеет над сонмами поэтов, по большому счету, пишущих лишь о себе.
     Однако давайте оставим спорные темы о верности той или иной методологии. Вернемся к географии. Ведь трансформация провинциального захолустья в известный литературный центр (или, если хотите, анклав) в нашем случае была связана с определенными особенностями этого захолустья.
     Фергана расположена в долине, окруженной горами, потому так трудно дать односложное определение ферганского поэтического, если так можно выразиться, топоса. Согласитесь, здесь показались бы неестественными есенинские «деревенские» сентенции. Так же, как бардовские песни на темы гор звучали несколько фальшиво на фоне оных. Мне вспомнилась мысль ферганца Александра Куприна (поэта, культуролога и исключительной эрудированности краеведа) о том, насколько естественней в автобусе, следующем маршрутом Фергана – Коканд, на фоне степей ли, садов или полей, покрытых знойной дымкой, звучит заунывный и тягучий маком из включенного водителем дребезжащего радио, нежели, к примеру, прямая и правильная итальянская речь, не имеющая с этим ландшафтом ничего общего. Она хорошо иллюстрирует то, как мы нащупывали язык, наиболее адекватный тому, что он должен был в себе нести, о чем, что и как говорить (при этом следует помнить, что все же более важным казалось «выявлять не язык, а постоянно усложняющийся повод»).
     Именно здесь кроется причина того, почему поэзия ферганцев «миновала» русскую литературу. Знание последней складывалось не в последнюю очередь из насквозь идеологизированного курса литературы (в школе, в вузах), и это не шло в сравнение с прозой и поэзией, которую предпочитали мы. Можно, конечно, много рассуждать на тему того, почему мы воспринимали зарубежную литературу ХХ века, как более живую, подвижную, по настоящему современную. Тем не менее, у русских и советских авторов мы практически не находили стилистических практик (упомяну все же в виде «положительных» примеров хотя бы Михаила Кузмина, Осипа Мандельштама, Андрея Платонова, Константина Вагинова...) адекватных тому, что нам казалось близким к оригиналу – тому поэтическому языку, на котором «говорило» окружающее пространство.
     Выразить его, как нам казалось, неспособна никакая форма. И прежде всего, регулярный стих, с его заданной размером и рифмой ограниченностью. «Местность сильнее формы и языковых владений, но даже в ней обычно устанавливаешь скрытую связь с традицией, благодаря тому, что разрушаешь норму» (Ш. Абдуллаев). Верлибр был выбран (если в данном случае возможно говорить о «сознательном» выборе) потому, что это открытая и подвижная система, в поле которой возможна наиболее верная передача неких идеальных и сиюминутных состояний, в которых только и чувствовался нами поэтический накал. Верлибр позволял создавать тексты сухие (что соответствовало, кстати, и «требованиям» места), которые в силу независимости от обязательных для «столбиков» рамок, были свободны и от прочих липких частностей персонального характера. То есть отход от внешних факторов искусственности, придуманности (рифма, размер) требовал и внутреннего отстранения, имперсональности текста: не «я и мои чувства», описанные стихами (или в стихах), а автор и стихотворение, существующие не то чтобы сами по себе, но без присущего формалистической традиции довления чувственного над стилистическим. Потому-то для определения своего метода ферганцы используют такие нейтральные и «холодные» термины, как стенограмма, фрагмент, подробность, пауза, зазор...
     Не последнюю роль в насыщенной образности ферганских стихов сыграло кино. Предпринимались в том числе и попытки снимать неигровое любительское кино (сродни ранним, снятым обычной видеокамерой, экспериментам знаменитого ныне канадского режиссера Атома Эгояна). А мультипликационные ленты Сергея Алибекова (художник-постановщик, во многих он выступал также и режиссером), снятые на киностудии «Узбекфильм» (для некоторых сценарии написал Шамшад Абдуллаев), получали призы и признание на анимационных фестивалях в Лейпциге (Германия), Бильбао (Испания), Минске, Киеве. Кстати, вполне можно предположить, что при наличии финансовых и технических возможностей кроме поэтической школы в Фергане могла бы существовать и школа кинематографическая.
     Но не только кино повлияло на визуальную плотность текстов ферганских авторов. О том, что есть сложившаяся ферганская художественная школа не сомневается в Узбекистане никто. Разве что пока никто из местных искусствоведов не удосужился употребить этот термин для обозначения имеющегося явления. Возможно, причиной тому то, что ко времени, когда на них «посыпались лавры и признание» многие наши художники жили за пределами республики, либо в столице, в Ташкенте. Кстати, некоторые из авторов, причисляемых к «поэтической школе», а именно Вячеслав Усеинов и Энвер Изетов, а также упоминавшиеся выше Григорий Коэлет и Сергей Алибеков являются профессионалами-живописцами. В этом контексте оказывается оправданной и такая характеристика «школы» (из определения Шамшада Абдуллаева), подходящая как для поэтического, так и для художественного творчества: «стремление довести описание предмета до предельного натурализма в общем ирреальном настроении и одновременно в некоторых случаях угадывается следующий принцип: чем удаленней объект, тем совершеннее орудие».
     Итак, исчерпав силы, время и терпение (свое и читателей) я, судя по всему, не исчерпал темы. Надо заметить, что бесполезность подобного труда (этой вот попытки описания, объяснения) сродни нашему общему ощущению ненужности, тщетности и собственно творческих усилий. Повод, как известно, всякий раз ускользает и никакие «стратегия и тактика» не помогут создать адекватный текст. В случае данной статьи – текст, пытающийся раскрыть явление, называемое (не нами самими) «ферганской школой», в случае поэзии – местность, Фергану, которой мы тщимся дать достойный ее, но всякий раз неудачный, несовершенный, несостоятельный комментарий. Впрочем, «никакого комментария, никаких страстей, никаких забот о письме, потому что границы мира – вовсе не границы языка, раздавленные окрестным спокойствием, единственным, что дотягивает до финала и сохраняется в самом конце».
     Последний же вопрос, является ли поэзия ферганцев частью русской или узбекской литератур останется, по всей видимости, открытым всегда. Плоть от плоти Ферганы, места, которое сделало нас теми, кто мы есть, наши стихи написаны по-русски. Большинство авторов (пусть и «не покидая своего места») живут в данный момент за пределами Узбекистана – в России, за рубежом. Используя все богатство русского языка, наша поэзия «уходит корнями» вовсе не в русскую литературную традицию. Можно ли при этом назвать ее русскоязычной поэзией Узбекистана я не знаю. Ведь здесь «мы не имеем своих изданий, своих журналов, своих читателей и вынуждены мириться с рассеянным присутствием (публикации в России, в эмиграции) для других, для другой культуры».
     Однако, как в том анекдоте, это-то нас меньше всего и волнует.

Хамдам ЗАКИРОВ 


НА САЙТЕ:

ПОЭЗИЯ
ПРОЗА
КРИТИКА
ИЛЛЮСТРАЦИИ
ПЕРЕВОДЫ
НА ИНЫХ ЯЗЫКАХ

АВТОРЫ:

Шамшад АБДУЛЛАЕВ
Сергей АЛИБЕКОВ
Ольга ГРЕБЕННИКОВА
Александр ГУТИН
Хамдам ЗАКИРОВ
Игорь ЗЕНКОВ
Энвер ИЗЕТОВ
Юсуф КАРАЕВ
Даниил КИСЛОВ
Григорий КОЭЛЕТ
Александр КУПРИН
Макс ЛУРЬЕ
Ренат ТАЗИЕВ
Вячеслав УСЕИНОВ
другие >>
ОБЛОЖКА:

Обложка альманаха "КурамАрт"


БИБЛИОТЕКА ФЕРГАНЫ
ФЕРГАНА.RU
ФЕРГАНА.UZ




SpyLOG

FerLibr

главная  |  на сайте  |  наверх  

© HZ/ DZ, 2000-2002